| "Патология" |
|
Название: Патология Автор: Dee Hasami Фэндом: Lmp Bizkit Пейринг: Wes Borland/Sam Rivers Жанр: драма Рейтинг: NC-17 Отмазка: автор псих. Перестанет строчить нечто подобное, если оплатите лечение. Реальные Вес Борланд и Сэм Риверс остались в реальности, а здесь это просто персонажи. Please, don't forget about it. Примечания автора: сильный angst, ненормативная лексика. Идеи, высказываемые автором в этом фике, сугубо личные и ни в коем случае никому не навязываются. It’s is not what it seems. These beautiful, fragile things are ugly. Don’t look through them. Look inside. And you’ll see. And you’ll be scared of what you see. Just look inside. Все патологии поначалу незаметны. Все ненормальности поначалу кажутся милыми невинными особенностями характера. Пунктиками, да? Все отклонения на первых порах лечатся. Кажется, мы всё можем преодолеть, искоренить, вывести, выжечь. Но патологии прогрессируют. Милые ненормальности делают из нас чудовищ и заставляют искать противоядие в алкоголе, наркотиках, сексуальных извращениях. Небольшие отклонения превращаются в фобии, паранойи и суицидальные синдромы. В раздвоения личности. А то и в полный её распад. Всё вовсе не так, как кажется. И любой человек совсем не таков, каким пытается выглядеть. Каким претворяется. Самое страшное – когда в мудаке не хотят видеть мудака. На все его придури закрывают глаза. 1. [summer] Возьмем, к примеру, этот теплый летний вечер. Тёмно-синие сумерки, смех в домах. У кого-то телевизор работает на полную громкость. Очередное теле-шоу про уродов, извращенцев, садистов, геев и лесбиянок. Элегантный ведущий отпускает элегантные шутки. Зрители бушуют. Табличка «Смех». Зрители смеются. Смех разливается по тихой пустынной улице. Где-то играет музыка. Вывернутый на полную катушку регулятор громкости и пьяные вопли. Всё нормально. Всё так, как и должно быть. Мальчик из большого кремового, похожего на торт дома делает уроки у себя в комнате. В соседнем доме кто-то занимается сексом. Всё нормально, не правда ли? Всё так, как и должно быть. Кажется, что всё нормально. А в действительности? -Вес! Вес, ты меня слышишь?! – взволнованный голос и побагровевшее лицо моего приятеля так близко, что я чувствую его дыхание у себя на щеке. Виски. И, кажется, марихуана. – Вес, вставай, я тебя умоляю. Хватит уже валяться! Ты меня пугаешь! Несколько раз открываю и закрываю глаза. Приподнимаюсь на локте и трясу головой. Мокрые чёрные пряди волос прилипают к лицу. Жарко. Воняет спиртным, травой и потом. -Что случилось? – спрашиваю я, ловя себя на мысли, что во рту пересохло похлеще, чем в любой пустыне. Мой приятель Сэм, тяжело дыша, отваливается от меня и, развалившись на полу, отпускает несколько крепких ругательств. -Ты до смерти меня напугал! – бормочет он. – Я говорил тебе, что эти колёса слишком сильные. Говорил или нет? -Мм… - неопределённо мычу я, напряженно пытаясь вспомнить, о каких нахрен колёсах идёт вообще речь. -Нужно было додуматься проглотить тройную дозу, чёрт тебя дери! – раздраженно продолжает Сэм. – Ты когда-нибудь сдохнешь от этих своих экспериментов, это я тебе точно говорю! Уж попомни мои слова! Начинаю приходить в себя. Точно, ЛСД. И вправду удивительно, как я не сдох. -Пока будешь рядом ты, готовый меня спасти, я точно не помру, - улыбаюсь я, откидывая со лба мокрые от пота волосы. -Я не всегда смогу быть рядом, - ворчит Сэм, вытирая мне лицо невесть откуда взявшимся полотенцем. Вдыхаю едва уловимый запах его рук напополам с травой. Дым плывёт под потолком, медленно колеблясь, словно седые волны призрачного моря. Красные отсветы ночника на стенах. На Сэме. Поэтому поначалу его лицо показалось мне таким красным. Тихая музыка из динамиков на полу. Мы вдвоём тоже на полу. Я, опирающийся на локти, и обиженный Сэм, грубыми движениями стирающий с меня пот грязным полотенцем. Руки на лице, на талии, на спине. -Может, выйдём подышать, а? – предлагаю. -Рубашку надень, - сквозь зубы. Всё ещё злится на меня. Выходим вместе. Садимся на ступеньки. После духоты комнаты со всеми её запахами, летний вечер кажется вполне приемлемым. И даже прохладным. -Не сердись. Клянусь, я завяжу. Больше никаких колёс, только трава. Мои слова вылетают изо рта самопроизвольно и повисают в синих сумерках. Из открытой двери дома доносятся то плавные, то резкие звуки музыки. Смех разливается по всей улице. -Чёртово гребанное теле-шоу, ненавижу, - цедит сквозь зубы Сэм, прислушиваясь к смеху и элегантным шуткам ведущего. Сегодня, по поводу однополой любви. Ведущий предлагает создать отдельное государство и поселить туда всех геев и лесбиянок. Зрители смеются. Кто-то из экспертов высказывает мнение, что гомосексуалистов нужно сажать в тюрьмы. Зрители аплодируют. -Мудак. -И не говори. Вглядываюсь в лицо Сэма. -Мир? -Ага. Мы сидим и прислушиваемся к звукам улицы. К тишине улицы. Со стороны выглядим, наверное, чрезвычайно мило. Два друга-музыканта, снимающие вместе дом, потому что так дешевле. Сэкономленные деньги направляем родителям в родные города. Очень тихие, никому не мешающие. С инструментами возимся только в дневное время. По вечерам сидим дома, либо прогуливаемся по району. В местных драках участвуем редко. Только если нужно вступиться друг за друга. Иногда вечером выходим покурить на крыльцо и долго сидим, глядя на небо, почти не разговаривая, обходясь парой-тройкой фраз. Днём подрабатываем. Сэм – в закусочной. Я – перебиваюсь мелкой сменной работой. Мы нормальные. Мы такие, какими должны быть. Мы такие, какими нас хотят видеть. -Очень милые парни, - говорит мужу старушка из дома напротив, наблюдая за нами в окно. – Нужно будет как-нибудь пригласить их на ужин. -Действительно, милые, - соглашается дедок, качая своей старческой трясущейся головой. – Нам просто невероятно повезло с соседями, не находишь? -Да. Главное, что они нормальные. Не то, что та шумная компания, снимавшая дом до них. Говорят недостаточно тихо, из-за глуховатости друг друга. Настолько недостаточно тихо, что мы с Сэмом всё слышим. -Сэм, ты такой милый, - смеюсь я. – Тебе самому-то не противно? -Пошёл ты, - Сэм сплёвывает и, затушив окурок, идёт в дом. В красных отсветах ночника Сэм раздевает меня. Медленно. Сначала на полу оказывается моя рубашка, потом, мягко звякнув пряжкой об ковёр, к ней присоединяется и ремень. Джинсы сами сползают вниз по худым бёдрам, ногам. Вечная музыка играет и играет, отбивая медленный ритм в моей голове. Сэм откидывает волосы с моего лица. Краем глаза смотрю на часы – далеко за полночь. Начинает стягивать футболку. Спрашиваю тихо: -Помочь? Что-то бормочет в знак согласия. Немного поводив руками вверх-вниз по его плечам и груди, снимаю с него футболку. Чувствую, как он дрожит от возбуждения. -Встань туда, - звучит как приказ. Спохватившись, мягко добавляет, - Пожалуйста. Улыбаясь, послушно иду к стене и встаю в красный столб болезненного света как раз туда, куда показывает рука Сэма. Тот уже отпивает из стакана неразбавленный виски и затягивается очередной дрянью. Прислонившись к стене, ловлю на себе взгляд его зелёных, чуть задурманенных, глаз. Невольно сжимаюсь, когда чувствую, что он рассматривает меня. Моё тощее, бледное, угловатое тело. И по-прежнему не понимаю, что он вообще пытается во мне разглядеть, повторяя эту процедуру каждую ночь. Но терпеливо жду, когда Сэм закончит свой «ритуал», поставит стакан на столик, затушит в мутной пепельнице окурок и подойдёт ко мне. Терпеливо жду того мгновения, когда смогу почувствовать его руки, исследующие каждую частичку моего тела. Руки, от которых не спрятаться. Руки, которые ночь за ночью вжимают меня лицом в стену и грубо ласкают, заставляя закусывать губы до крови. Только не кричать. Мы ведь нормальные. Сэма начинает нести. Скуренное за сегодня даёт о себе знать. Он запихивает в меня свои пальцы и говорит какой-то полный бред. Несусветную чушь. Хуйню. А я стою, уперевшись лбом и руками в стену, и не смею даже пошевелиться. Я как преступник, которого обыскивает коп. Думаю о том, что неплохо было бы устроить так, чтобы нас видели старички-соседи. Наверняка бы миф о нашей миловидности рассыпался в прах. После невероятно долгого секса, вымотанные, лежим на полу, я прижимаюсь к Сэму. Тот задумчиво глядит в потолок. Диск давно кончился. -Отпустило? -Вроде. Сэм всегда курит дурь перед сексом, а потом несёт всякую чушь и вообще становится сам не свой. Однажды даже ударил меня. А потом так ничего и не смог вспомнить. В принципе, я уже привык к этим его странностям. -Вес, ты только обещай мне, что больше никогда к колёсам не притронешься. Когда сегодня ты перебрал, я думал, что не вынесу, если с тобой случится что-то серьёзное… Мы итак с каждым днём всё больше и больше в дерьме. И оттого, что этого никто вокруг не замечает, мы и сами перестали замечать, - гладит меня по голове. -Да ладно, неужто я и в самом деле столько для тебя значу, - ухмыляюсь, а у самого внутри всё переворачивается от его слов. – Ты ведь даже трахаешь меня преимущественно под кайфом. Чувствую себя игрушкой. Захочешь – выбросишь ко всем чертям. Не так разве? -Идиот. Я тебя люблю, и наврядли протяну без тебя хотя бы неделю. Ты сам как наркотик для меня, неужели непонятно? Молчим, слушая тишину ночи. -Я тоже. Но… как дальше всё будет, ты никогда не думал? Это же ненормально. Это же хрень какая-то, чёрт бы нас подрал. В нормальном мире парень не трахает другого парня. Как только что-то подобное выясняется, ты перестаёшь для них существовать. Это всеобщий бойкот «здравого смысла». Мудакам не место среди них, нормальных. Совсем как в том теле-шоу, помнишь? -Да в жопу эту реальность. Хотя бы сейчас не думай об этом дерьме. У нас свой мир. Для них мы – это не мы. Мы только им кажемся. Кажемся милыми, хорошими, нормальными. Разве нам это не на руку? Пусть думают о нас сколько угодно, что мы тихие славные парни. А мы будем просто жить в своём мире. Там, где всё только для нас, слышишь? Мы вместе по обоюдному согласию, мы можем сами за себя решать. Любовь – это уже своеобразная патология. Пожимаю плечами. Красноватые отблески пляшут в глазах Сэма. Мои веки тяжелеют, и я проваливаюсь в сон, чувствуя на себе тёплую руку. -Люблю тебя, - тихо. Почти не слышно. 2. [au~tumn] –Ты просто конченный мудак, блять! – ору, отпихивая от себя Сэма. Тот пытается поймать меня, глядя куда-то мимо совершенно обалдевшими глазами, но лишь хватает воздух, неуклюже размахивая руками. -Не буду я такого делать, ты за кого меня принимаешь!? – снова ору, запуская в Сэма стаканом. Хвала Небесам, промахиваюсь. Стакан разбивается о стену, у которой мы только что стояли, и виски растекается по ней янтарным узором. Потираю ушибы, полученные от Сэма. Чёрт, и губа разбита. Сэм безвольно садится на пол, обхватывая руками голову. -Прости, - говорит он через несколько минут. Слышите, он говорит «прости»! Будто это не он только что предлагал мне вырядиться девчонкой, а потом чуть не избил до смерти. -Что тебе стоит, - хрипел он, выкручивая мне руки. – Ты всё равно похож на девчонку. Платье и чулки, которые он притащил, валяются в углу. -Я не извращенец, слышишь?! – ору Сэму в лицо. – Я люблю тебя, я трахаюсь с тобой, но я не настолько псих, чтобы носить бабские шмотки для удовлетворения твоих идиотских фантазий, понял?! И вообще, бросай дуть, у тебя мозг уже совсем выносит! Сидим вдвоём в какой-то дешевой забегаловке. Пицца до ужаса омерзительная, но нам и не хочется есть. У нас проблемы посерьёзнее. -Чёрт, Сэм, неужели ты и в самом деле ничего не помнишь? – спрашиваю я, чувствуя как с каждой секундой мне всё сложнее бороться с растерянностью. Что происходит? -Нет, - Сэм бледен. Сэм растерян. Сэм сам не свой. – Не могу поверить, что такое случилось. Просто как дырка какая-то в памяти. Прости меня. Сможешь? Сидим у большого окна. Я таращусь на остывающую пиццу, а Сэм смотрит на улицу. Обыкновенный осенний день. Свинцовое небо, жёлтые, полуголые кроны деревьев. Дождь. И полчища ног с зонтами. Людей не видно, только ноги из-под зонтов. Мы сидим и заглядываем через стекло в мир нормальных. И нам туда уже не попасть. Откровенно говоря, не очень-то и хотелось. -Я думал, ты контролируешь свои придури, - говорю и сам себе не верю. Ничего я не думал, я просто закрывал на это глаза. А теперь спохватился. Теперь, когда поздно что-то разбирать, обсуждать. Ты влип, Вес. Вы оба по уши в дерьме. Я просто боялся думать о том, что у Сэма серьёзные проблемы. Но теперь, когда всё обостряется, мне не уйти. Не сбежать. Не спрятаться. Всё ненормально. Но всё так, как должно быть. Мы оба будем расплачиваться за то, что я прикидывался слепым. За то, что ни разу не упрекнул Сэма в его слабостях, странном поведении. Да ещё и поощрял прогрессирующие отклонения, приучая его к дури. Я сам поставил этот горе-спектакль. А теперь сижу в первом ряду и смотрю. Смотрю на милые ненормальности, доведённые до точки. До вершины. -Я урод, - мрачно произносит Сэм, продолжая смотреть в окно. – Тебе нужно держаться от меня подальше, Вес. Ведь неизвестно, какая ещё хрень может прийти мне в башку. Сделаю тебе больно, а потом даже не вспомню. А мне уже больно. Больно при одной мысли о дальнейшем существовании в этом мире без Сэма. Больно от нахлынувших воспоминаний. Разве я жил до его появления? Разве были другие люди, кроме него, принимающие меня таким, какой я есть? Нифига. -Послушай, не говори ерунды, - пытаюсь успокоить его и себя. – Всё ещё можно исправить! Во-первых, завязываем с бухлом. Во-вторых, ты больше никогда не дуешь. Ни при каких обстоятельствах, понял?! Нужно выбросить из жизни всю эту дрянь! Я тоже брошу. Возьмём отгул на работе, съездим куда-нибудь на несколько дней, а? Как ты на это смотришь? Отдохнём, очухаемся от всего. Не думаю, что родители обеднеют, если в этом месяце мы не пошлём им денег. Всё будет хорошо, Сэм. У нас ещё всё впереди, слышишь?! Говорю и сам себе поражаюсь. Неимоверная фигня. Самовнушение. Сэм продолжает смотреть в окно. Мир нормальных людей продолжает функционировать в этом осеннем дне. Без нас. Лежу один в своей комнате. Сэм настоял. Просил ещё запереться, но я только рассмеялся. Он бы ещё попросил к кровати себя привязать, умник. Смотрю в белый потолок. Холодно и тоскливо. Запах дождя сочится сквозь приоткрытое окно. Закрываю глаза и представляю нашу гостиную. Переношусь в один из предыдущих дней. В красные отсветы ночника. К теплу Сэма, лежащего рядом на полу. Вдыхаю сигаретный дым. Открываю глаза, и вот я снова в холодной мрачной комнате. Один. Страшно, бьет озноб. Чёрт, как же мне его не хватает. Хоть вой от тоски. Кажется, ему меня не хватает тоже, потому что ровно через пятнадцать минут он появляется на пороге комнаты, и я вижу его нахмуренное лицо и потухшие глаза в свете вспышек молний. Он быстро, словно преступник, ныряет ко мне под одеяло. Невыносимо холодный. Словно труп. А дальше, впервые за последний год, никакой травы и выпивки. Никаких колёс. Никто не просит меня стоять полуголым у стены в свете ночника и гореть от стыда и желания под внимательным изучающим взглядом. Никто не выкручивает мои руки. Никто не ведёт себя так, будто весь мир принадлежит только ему. Никакой музыки, только стук капель осеннего дождя по крыше. Только безгранично нежный и какой-то чересчур застенчивый Сэм. Сэм, убивающий добрых полчаса, мыкаясь по всему моему телу, словно слепой щенок, прежде чем с большой осторожностью и неуверенностью просунуть руку под тугую резинку моих уже намокших боксеров. И ни черта не понимающий я. Я, с которым такое впервые. Без опьянения всё не так. Не понятно, лучше или хуже. Просто по-другому. Когда он целует меня так неторопливо и нежно, начинаю успокаиваться. Начинаю верить тому, что говорил сегодня днём, когда утешал растерянного Сэма. У нас всё ещё впереди. Всё можно исправить. Ведь так? Продираю глаза наутро и мгновенно понимаю, что что-то стряслось. Плохие предчувствия довольно редко преследуют меня, но если они появляются, то это не просто так. Сэма нет в доме. Несусь к нему на работу под непрекращающимся осенним дождём, но там мне сообщают, что он ещё не появлялся. Мучительно ноет и сжимается от страха живот. Бегаю повсюду, где он может быть. Прочёсываю окрестности. Ничего. Прихожу домой под вечер. Озябший и голодный. А он сидит в гостиной на корточках лицом к стене. Красные отблески освещают его спину. Рубашка сильно разодрана в нескольких местах. На коже запёкшаяся кровь. Кидаюсь к нему, разворачиваю к себе. Чуть не плачу. -Сэм! Сэм, что с тобой?! Где ты был весь день? Я так переживал, ты даже не представляешь! Он смотрит на меня с недоумением. Левая щека изодрана в кровь. Меня начинает пробирать дрожь. Кишки как-будто сейчас вывалятся от страха. -Сэм, не молчи, умоляю! Что у тебя с лицом, черт бы тебя побрал?! Что с тобой?! Зелёные глаза тускло мерцают непониманием и удивлением. Брови приподняты. Рот приоткрыт. И нужно ли говорить, что он ничего не помнит? Этот мудак снова совершенно ничего не помнит. На полном серьёзе. А мне хочется сдохнуть на месте. Он спит. Спит тут же в гостиной. Я сижу рядом, выкуривая вторую пачку сигарет. Подле меня валяются рассыпанные таблетки успокоительного. Аспирин. Комки окровавленной ваты. Пластырь. Дезинфицирующее средство. Смотрю на его обнажённую спину, сплошь покрытую причудливым узором синяков, ушибов и ссадин. На разодранную щёку. Он так и не смог вспомнить, где был, и откуда всё это. -Чёрт, Вес, ты можешь не верить, но последнее, что я помню – как мы заснули ночью. Ты обнял меня, и мы уснули. А потом я оказался здесь. И всё тело болит. Ничего не понимаю, Вес… Сэм долго что-то говорил, просил прощения. Плакал. А потом я дал ему успокоительного, и он уснул. И вот теперь я сижу и думаю, что с нами будет дальше. И мне страшно. Не только за Сэма, но и за себя. Ловлю себя на мысли, что начинаю опасаться Сэма. И тут же упрекаю. Как я вообще могу в чём-то винить Сэма? Я сам виноват. Я тупой и слепой урод. Выхожу на улицу, сажусь на ступеньку. Поплотнее запахиваю на себе куртку. Дождь уже не такой сильный, но продолжает накрапывать. Ночное осеннее небо давит. Как-будто с каждой секундой оно становится на миллиметр ниже. Ближе к нам. Будто рано или поздно оно нас накроет. Чёрт, самое страшное, что нас с Сэмом уже накрыло. Всё чудовищно неправильно. Так не должно быть. Но возвращаться уже поздно. 3. [win Надо же, никакие прогнозы такого не предвещали. А тут Рождество, и снег как по заказу. Весёлые разноцветные огоньки и гирлянды по всему городу. Наряженные ёлки. Санты. Детишки, поющие рождественские гимны. Ожидание праздника витает в воздухе вместе со вспыхивающими разными цветами снежинками. Стою возле огромной витрины магазина и рассматриваю разные подарки. Вдыхаю полной грудью морозный воздух. Всё кажется таким безмятежным, нарядным и праздничным. А я выгляжу славным парнем, выбирающим подарки для своей семьи. Вон ту микроволновку для мамы, она будет чрезвычайно рада. Для папы новую навороченную удочку, он всегда о такой мечтал. Слезинки скатываются по щекам и тонут в огромном шерстяном шарфе, обмотанном вокруг моей шеи. Для маленькой сестры фарфоровую куклу в шикарном атласном платье и башмачках. Любимой девушке – вон те духи J’adore. И, наверное, похоже, что сейчас я, нагруженный сверкающими пакетами и коробочками, рвану со всей скоростью домой. Где меня ждёт моя семья. Мама с папой, маленькая сестрёнка и самая красивая и любимая девушка в мире. Плачу, чувствуя, как лицо деревенеет от застывающих на нём слёз. Грёбанная иллюзия. Ненавижу. -Посмотри, какой трогательный парень! – говорит проходящая мимо уже не молодая женщина своему спутнику, тыча в меня пальцем. – Ах, повсюду этот рождественский дух, и все такие милые! Её спутник улыбается в ответ и качает головой. Потом они машут мне и улыбаются вместе. Открываю дверь своим ключом. Протискиваюсь в проход, ставлю бумажный пакет с покупками прямо на пол. Дом встречает меня пустотой и тишиной. Поскрипывают половицы под моими шагами, зажигаю ночник. Я здесь один. Совершенно один. Включаю музыку. Достаю из принесённого пакета бутылку крепчайшего бурбона и какие-то крекеры. Праздновать, так праздновать. Вытаскиваю заначку с травой. Ту самую заначку, которую спрятал после того разговора с Сэмом в дешевой забегаловке осенью. Когда мы вместе решили бросить. Пальцы ещё точно помнят, как нужно скручивать и забивать косяк, и я справляюсь на удивление быстро. Ловко. Вдыхаю сладковатый дым и кашляю. Какая же всё-таки мерзость. Красные зайчики на стенах начинают расти до тех пор, пока вся комната не заливается ярко-алым цветом. Всё вокруг красное: стены, мебель, мои собственные руки. Кажется, будто комната утопает в кровавом бассейне. Музыка звучит невыносимо громко, давит на барабанные перепонки, я зажимаю уши руками и сгибаюсь пополам, словно под тяжелым грузом. Перед глазами проплывают картины из прошлого. Наше с Сэмом знакомство, первый секс, когда мы после не разговаривали друг с другом недели две. Тёплый летний вечер, когда я чуть не подох от передоза, взволнованное лицо Сэма и мокрые пряди волос. Сэм, пытающийся напялить на меня женское платье и выкручивающий мне руки. Сэм, безжалостно молотящий меня кулаками. Обалдевший я, совершенно не понимающий, как на такое реагировать. Холодная дождливая ночь и краснеющий от стыда Сэм, неуверенно ложащийся ко мне в кровать. Безумный день пропажи, безумные поиски. А потом снова «Я ничего не помню». Ежедневные уходы Сэма из дома неизвестно куда. Меня выгоняют с работы. Его выгоняют с работы. Он по-прежнему творит черт знает что, а потом ничего не помнит и смотрит на меня полными ужаса глазами. Как он возвращается каждый день избитый, не в себе. Как он бросается ко мне в объятья, а я успокаиваю его. Как запираюсь ночью на замок, а он ломится ко мне в дверь, выкрикивая какие-то страшно нелепые угрозы. А наутро конечно ничего не помнит. Снова и снова ничего не помнит. И мне всё больше кажется, что я сам схожу с ума. Что мы застряли где-то между реальностью и нашим собственным миром. Тем самым, где всё для нас. Мелькает чья-то тень. Как в дымке вижу тёмные очертания фигуры в углу. -Сэм? И тут же заливаюсь истерическим смехом. Конечно, нет. Сэма здесь нет. Просто тень от торшера. Противнее всего, когда настолько привыкаешь к траве, что начинаешь различать грань между реальностью и галлюцинациями. Так даже наркотики становятся серостью и бытовухой. Падаю на колени, продолжая хохотать. Музыка превращается в исступленный вой тысяч голосов. Красный свет проникает в нос, рот, уши. Становится трудно дышать. С Рождеством, Вес. Кто-то назойливо стучит в дверь. Стучит и стучит. Лежу на полу, сжимая руками голову. Опрокинутая бутылка, недокуренный косяк и рассыпанные вокруг крекеры. -Чёрт, да кому же я сдался да ещё так срочно? - думаю, поднимаясь и пытаясь понять, сколько я пробыл в отключке. -Минутку! Стук прекращается. Подхожу к двери. Пока открываю, слышу старческое покашливание. Блять, вот только этого мне сейчас не хватало. Если Бог есть, то он просто не может допустить, чтобы там за дверью стоял тот, о ком я думаю. Но Бога, наверное, всё-таки нет, а может он просто сейчас празднует день рождения своего сынишки, и ему, что уж там говорить, не до меня. Потому что на пороге, вжав голову в плечи, стоит старичок-сосед из дома напротив и сжимает в своих маленьких ссохшихся ручонках какой-то солидных размеров сверток в подарочной бумаге с колокольчиками. -Весли! - улыбается он мне во весь рот, сверкая белоснежными зубными протезами. Я смотрю на него налитыми кровью глазами и тоже пытаюсь изобразить на лице некое подобие улыбки. -Вот, пришёл тебя поздравить с Рождеством! Это от нас с женой! Начинает пихать мне шуршащий сверток. Мычу что-то, что подразумевает благодарность. Старик уже косится на мои красные глаза. Замерзаю. Хочется просто поскорее захлопнуть дверь перед его носом. -Болеешь? - сердобольно спрашивает он и, прежде чем я успеваю что-нибудь ответить, продолжает. - Очень сочувствую! Сейчас этот мороз ужасный! Моя старуха вот тоже приболела, второй день температура не падает. Хочу что-то сказать, чтобы поскорее его выпроводить, но он никак не затыкается. -Ты давай, лечись! А то сообщим твоим родителям, вызовем их сюда, - смеется и с полминуты кашляет. - А как там Сэмми? Ещё не выписался из больницы? Нет?! Мерзкая вещь - бронхит. Там, - кивает на свёрток, - жена специально для него всякой вкуснятины передала. А ты, если будешь себя лучше чувствовать, приходи к нам на рождественский ужин. Одному-то не очень весело в такой праздник! Ты такой хороший парень, мы прямо не нарадуемся. И Сэм тоже! Жаль наш сын не такой... Пытается втиснутся в дверь, хочет ещё что-то говорить. -Спасибо, - перебиваю его я и хлопаю дверью. Чёртов старик. Чёртова иллюзия, неужели нам с Сэмом никогда от неё не избавится? Неужели наш мир настолько далёк от них, что они не в состоянии разглядеть даже самые очевидные наши патологии, придури, ненормальности? Или они тоже предпочитают закрывать глаза на всё это, как я закрывал глаза на проблемы Сэма? Ведь всегда легче не замечать отклонений от нормы. Всегда легче специально отворачиваться в самые мерзкие моменты фильма ужасов. Стою как идиот со свёртком в руках. Совершенно ясно понимаю, что должен делать. Рождество. У меня нет любящей семьи и девушки-фотомодели. Я не простудился, а обдолбался. А у Сэма никакой не бронхит. Он просто псих. Осторожно вхожу в клинику для душевнобольных. Холл украшен самодельными гирляндами и бумажными снежинками. Скорее всего, дело рук пациентов. Возможно, какая-нибудь гирлянда даже сделана Сэмом. При этой мысли улыбаюсь. С потолка свисают блестки. Получаю разрешение на посещение. В очередной раз выслушиваю строгий инструктаж на тему того, как можно и как нельзя себя здесь вести. Этот свод идиотских правил я выслушиваю каждую неделю, когда прихожу навещать Сэма. -Голос не повышайте, это может его напугать. -Резких движений постарайтесь избегать, это может вызвать агрессию. На этот раз срываюсь. -Чёрт, да вы говорите мне всё это каждый гребанный раз! Я помню! Наизусть помню! Вы мне лучше скажите, как он? Есть улучшения? -Хм... сегодня Рождество, а сейчас уже так поздно, мне нужно идти домой. Семья ждёт. Ну, что я рассказываю, ты и сам наверное понимаешь, парень. Сердце больно сжимается. -Нет, - холодно. Встаю и, не попрощавшись, выхожу из его кабинета. С Рождеством, док. Продолжайте на всё закрывать глаза. Он сидит на краешке кровати и разглядывает какой-то журнал. Такой забавный в этой больничной пижаме. Как ребёнок. Занавески отодвинуты, и сквозь окна с решетками проглядывается идущий на улице снег. Огромные пушистые хлопья. Свет от ночника бледно-жёлтый, и волосы у Сэма тоже поблескивают желтым. С полминуты стою на пороге и гляжу на него, улыбаясь. Он отрывается от журнала и замечает меня. На его лице мгновенно появляется тёплая улыбка. -Вес, ты пришёл! -С Рождеством, Сэм! Подхожу и осторожно кладу свёрток от соседей и свой собственный подарок на тумбочку подле кровати. Он тут же хватает мой свёрток. Книги. Те, которые он просил. И диски. -Спасибо. Вот только у меня нет подарка, - грустнеет Сэм. Моё сердце колотится так быстро, что вот вот выпрыгнет из груди. -Чёрт тебя дери, Риверс! Чёрт тебя дери! – уже не сдерживаю слёз. Обнимаю его. Сжимаю в своих объятьях так крепко, что ему, должно быть, больно. Но он ничего не говорит. Только прислоняется щекой к моему плечу и тоже плачет. Вдыхаю его запах, и как-будто не было никакой болезни. Никакой психушки. Ничего. Через полчаса выхожу. Хватаю ртом морозный воздух. Бреду по улице, глядя под ноги. Ничего не замечая вокруг. Люди веселятся, поют песни, загадывают желания. Всё светится, сверкает, смеется, надеется на лучшее. Нащупываю в кармане маленький клочок бумаги. Что это? Разворачиваю. Почерк Сэма. Должно быть, он сунул мне его, когда обнимались на прощание. Обыкновенный стик-ноут ярко салатового цвета. И всего несколько слов: «Мы справимся. Обещаю. С Рождеством, Вес». 4. [#spring] На часах половина седьмого утра. Только начинает светать. Не открывая глаз, по инерции, спускаю с кровати босые ноги на прохладный пол. Также с закрытыми глазами делаю несколько шагов, и в какой-то момент ударяюсь лбом об стену. -Чёртова хрень! Потираю ладонью ушиб. Никак не могу привыкнуть к тому, как всё расположено в этом новом доме. В нашем старом доме кровать не стояла так близко к стене. Да, этот дом не такой большой, как тот. Зато он с видом на океан. Подходишь к окну и не видишь ничего, кроме бескрайнего океана и золотого песка. И в этом доме никогда не бывает одиноко. Смена обстановки, все дела. Чёрт подери, ведь это мои слова. Я говорил их несколько месяцев назад. Но кажется, будто прошла вечность. И за эту крохотную вечность я изменился. Перестал бояться себя. Я пережил наркотическое лето, вечную осень, ядерную зиму. И я стал другим. На кухне выпиваю залпом половину пачки ледяного апельсинового сока. В больших широких окнах плещется океан, накатывает на берег и отступает. А полоска неба такая же оранжевая, как и мой сок. Кажется, будто смотрю на картину, где всё изображено в полную величину. На реальность это место никак не хочет смахивать. И может это к лучшему? Далась вообще мне эта реальность со всеми её предрассудками, дурацкими законами и правилами. Слабые люди составляют правила и сами же им подчиняются. Для чего весь этот фарс? Выхожу из дома и шагаю к пляжу. Время раннее, солнце ещё не успело нагреть всё вокруг. Весна. Лёгкий ветер забирается под футболку, щекочет живот. В руках несу серую кофту с капюшоном. Честное слово, эту процедуру я повторяю на протяжении трёх дней каждое утро. Хотя с удовольствием повалялся бы в кровати подольше. Отпуск, как-никак. Нахожу его с лёгкостью, он всегда сидит вот на этом же самом месте. Также как и вчера, и позавчера – без футболки. Сидит и пересыпает песок из одной ладони в другую. Каждый раз он выходит из дома в 4 утра и торчит здесь до тех пор, пока я не притащусь и не начну читать мораль. В этот раз немного дольше стою в сторонке. Наблюдаю за ним. Вот он рисует что-то на песке. Накатившая волна стирает рисунок, легонько лизнув его босые ступни. Снятые кроссовки стоят поодаль. Хватается за голову, смотрит вверх. Опять что-то рисует. И снова волна. -Риверс, твою же ж мать! Ведь холодно ещё! – решаю наконец прервать своё безмолвное наблюдение и подхожу к Сэму. -А, это ты, - улыбается мягко и тепло. Как всегда. -А ты, блин, кого-то другого ждёшь?! А?! – с притворной сердитостью в голосе говорю я и швыряю ему принесённую кофту. – Оденься, не хватало, чтобы ты заболел. Учти, мне через два дня на работу выходить, и я с тобой сидеть не намерен! -Я только что такую бас-партию придумал, ты себе даже не представляешь! – с восторгом в голосе рассказывает Сэм. – Придём домой, я тебе сыграю! И ты тоже… Сажусь рядом. -Сэм, ты брось вот так из дома уходить по утрам. Я боюсь. Сэм удивленно поднимает бровь. -Чего? Молчу. Волна подбирается почти к самым носам моих ботинок. Поджимаю ноги под себя. -Что это опять… Запинаюсь. Что-то кольнуло на секунду в сердце при воспоминаниях о клинике. И зиме. -Ты о моей болезни? Боишься, что это снова приступ, да? Слушай, Вес, всё хорошо. Клянусь, всё уже хорошо. Смирись наконец с тем, что они хоть и остолопы там у себя в больнице, но они мне помогли! Хватит уже переживать! Всё позади, понимаешь?! Мы смогли, мы выдержали! -Ты прав. Выдумываю несуществующие страхи и проблемы. Никак не могу привыкнуть к тому, что всё хорошо. Молчим. Мимо проходит девушка, выгуливающая собаку. Улыбается нам. Пляж начинает постепенно заполняться людьми, а мы всё молчим. Слушаем шуршание волн о берег и молчим. -Всё хорошо, Вес. Мы перестали замечать, что думают о нас другие, и теперь всё хорошо. Сэм кладёт руку мне на плечо. -Ты прав, - смотрю на него, в его сверкающие тёмно-зелёные глаза, затаив дыхание. Внезапно Сэм вскакивает и начинает тащить меня за руку. -Что?! В чём дело, Сэм?! Опять?! – внутри всё переворачивается. -Вес, - Сэм смеётся и продолжает тащить меня ближе к воде. – Купаться! Я хочу купаться! -Идиот ненормальный! – ору я, и сам начинаю смеяться. – Холодно ещё купаться! Прекрати! По пояс в воде, прямо в одежде. Вода нестерпимо холодная, но я обнимаю Сэма и перестаю чувствовать холод. Боль. Стыд. Я вообще не чувствую ничего, кроме безграничной любви к этому парню, которая наполняет каждую клеточку моего тела. Любовь, которая огромнее, чем океан. Огромнее, чем Вселенная. Брызги летят мне в лицо. Валю Сэма в воду. -Вес! Вес, ты идиот! Ай! Поднимаю. Беру за руки. У берега уже толпа людей, и все они смотрят на нас. Наверняка мы сейчас кажемся двумя обкуренными придурками. Чёрт, мы снова кем-то им кажемся, но к чёрту! Главное, что они снова заблуждаются. Они ведь дальше своего носа не видят. Холодные руки Сэма и мокрое лицо. В глазах – слёзы. -Сэм, ты… -Не надо ничего говорить, Борланд, чёрт тебя дери, - передразнивает меня Сэм и смеётся. А потом целует. Его губы такие солёные на вкус. Толпа, собравшаяся поглазеть, в шоке. И никто не знает, что делать. Ещё бы, это же не телешоу. И никто не покажет табличку с указанием, как им быть. «Смех». «Аплодисменты». «Отвращение». Можете об этом забыть. Жизнь – не телешоу. Смиритесь. И в ней не может всё происходить так, как написано в книжках. Или так, как ваши родители сказали вам в детстве. Не умеете смотреть внутрь, а не сквозь – будьте так добры, сделайте одолжение – не выпендривайтесь. -В жопу реальность! – орёт Сэм, радостно обводя взглядом толпу. – В жопу! И вас всех в жопу! Что, никогда не видели, чтобы люди друг друга любили?! Что уставились, я вас спрашиваю?! Пошли вон! И смеётся. И я смеюсь тоже. А на лицах у толпы – отвращение и непонимание. -Идите все в жопу! Проваливайте! Постепенно на берегу нет уже никого, кроме нас. Даже полицию никто не вызвал. Замёрзшие и дрожащие валяемся на берегу, обнявшись. -А что будет дальше, - спрашиваю. -Не знаю, но я не хочу, чтобы это заканчивалось, - отвечает Сэм. Все патологии поначалу незаметны. Все ненормальности поначалу кажутся милыми невинными особенностями характера. Пунктиками, да? Все отклонения на первых порах лечатся. Кажется, мы всё можем преодолеть, искоренить, вывести, выжечь. Но на кой же хрен вообще что-то лечить? Зачем накручивать себя, других. Зачем постоянно рассуждать о нормальности или ненормальности, сравнивая себя с кем ни попадя. У каждого своя жизнь. И эта жизнь должна носить только твоё имя, и ничьё больше. И пока ты будешь бояться себя, другие тоже будут видеть в тебе кого-то другого. Ты будешь казаться. Ты будешь иллюзией. Потому что жизнь – не телешоу. И никто не скажет, когда нужно смеяться или плакать. И никто не скажет, когда нужно сделать гримасу отвращения и засвистеть. Нужно решать самому. Нужно смотреть в глаза своим ненормальностям, паталогиям, придурям. Просто смотреть в глаза, не отворачиваясь. Нужно признавать их. Признавать и идти дальше. Потому что сомнения, страх и боль – разрушают. Потому что ненависть к самому себе порождает ненависть к тебе всех остальных. Потому что если ты будешь решать сам, то всё будет нормально. Всё будет так, как и должно быть. |
Перейти к обсуждению
Назад на "Фанфикшен" // Назад на главную // Disclamer
