| "Осень - это начало" |
|
Название: Осень - это начало Автор: Огонек Бета-ридер: Polcha Категория: слэш Фэндом: Linkin Park Пейринг: Мike/Сhester Рейтинг: PG-13 Жанр: romance, angst Размер: мини Саммари: "То, о чем он никому не говорил, было равноценно гранате со сдернутой чекой. Либо Майк отшвырнет ее в сторону, и будет смотреть, как рушится его привычный мир, либо заряд взорвется прямо в руке, и никто ничего не заметит, пока сам Майк полностью не аннигилируется". 
Майк стоял у своей машины, и разговаривал по мобильному, щурясь от яркого октябрьского солнца. - Они сказали, что все прошло просто отлично, и уже сегодня вечером можно будет снять повязку. Майк отвернулся от палящего светила и, опершись локтем о крышу машины, закрыл свободной ладонью глаза. Он не спал этой ночью, и мир вокруг казался сейчас слишком резким, ярким, шумным. В ушах звенело так, будто он час лежал в обнимку с усилителем. Может быть, поэтому он говорил с Робом так тихо. - Я тоже так думал. Конечно. Никто. Ладно, потом. Хорошо, пока. Кнопка «End». Майк засунул телефон в карман и зарылся лицом в сгибы рук. Солнце прогревало стылый осенний воздух, рядом по улице люди проходили по своим делам, и обрывки их разговоров пролетали мимо, как легкий мусор, гонимый ветром по переулку. Проезжающие машины шуршали покрышками об асфальт. Это был обычный день для всех, кроме Майка Шиноды. Сегодня он должен будет сделать кое-что, что не было похоже на обычный пункт из его ежедневника, кое-что особенное. Именно сегодня, потому что потом будет уже поздно; все его существо уже давно и настойчиво требовало осуществить это, и теперь наступил дэдлайн. Иметь секреты опасно и довольно глупо, потому что они всегда раскрываются, так или иначе, рано или поздно. Майк понимал это, и старался избегать их появления в своей жизни. У него никогда не было потребности что-то скрывать. Говорить то, что думаешь, было непросто, но Майк не отступался от своих принципов. Однако в любых правилах есть исключения, и хоть раз в жизни человек попадает в ситуацию, когда у него нет выбора. И Майк попал. То, о чем он никому не говорил, было равноценно гранате со сдернутой чекой. Либо Майк отшвырнет ее в сторону, и будет смотреть, как рушится его привычный мир, либо заряд взорвется прямо в руке, и никто ничего не заметит, пока сам Майк полностью не аннигилируется. Четыре года ушло на то, чтобы понять, какой из этих вариантов наименее паршив. Больше нельзя было ждать. Майк сел в машину. Он не заметил, с какой силой его руки вцепились в руль, и только когда припарковался на больничной стоянке, обнаружил, что не может разогнуть пальцев. Честер прислушивался к каждому звуку. В коридоре сновали врачи и пациенты, бесконечное движение туда и обратно. Кто-то передвигался очень медленно, шаркая больничными тапочками. Тяжелого человека легко распознать в звуковой массе - его шаги выделяются почти так же сильно, как и его фигура, если на него посмотреть. Женщину можно услышать издалека – ее каблучки звонко стучат по кафельному полу. Усталый голос вызывал врачей в разные палаты по громкой связи. Честер внимательно слушал. В 534-ю за последний час уже было два вызова. Может быть, там кто-то умирал. Иногда раздавался тихий и неприятный звук – посвистывание маленьких колесиков. Кого-то везли на каталке. Бряцал металл – это чистые инструменты из автоклава, для чьей-нибудь операции. Звуки. Это все, что было у Честера. Звуки и собственные мысли, которые множились, делились, как клетки, начиная в мозгу какую-то свою, чужеродную жизнь. Он лежал на одной из двух коек, и ему было страшно. Он давно хотел сделать это – операция на глаза, никаких очков, хорошее зрение. Наконец-то. Ведь сейчас это так просто – раз и все, были бы только деньги. Деньги давно уже были, и он решился. Уже сегодня вечером он сможет посмотреть на мир по-новому, что может быть круче? Только вот ощущение тугой марлевой ткани на веках, не дававшей даже чуть-чуть приоткрыть глаза, и полная темнота, наступившая со вчерашнего дня… Теперь он отчасти понимал, что чувствует слепой человек. Все, что его окружает – лишь сплошная тьма без цвета и формы, невероятно скучная и бесконечная тьма. Слепой знает, что даже если проснется утром и откроет глаза, перед ним окажется не новый день, а все тот же мрак. Слепой больше не видит, как выглядят его друзья, родные. Ему остается лишь бережно хранить в своей памяти те образы, которые остались с прошлых времен, как файлы в большом шкафу, и, слыша знакомый голос, доставать соответствующую папку с фотографией человека. Все остальные органы чувств активизировались настолько, что Честеру казалось, до этого момента он использовал их лишь наполовину, а то и меньше. Он слышал малейший шорох, чувствовал кожей любое прикосновение, и он никогда бы не подумал, что в стерильной больничной палате может быть столько запахов. Прошли всего сутки полной темноты, а он уже ощущал, как что-то внутри меняется и перестраивается. Он будто мутировал с большой скоростью, превращаясь в какое-то непонятное существо, и ему было страшно, что что-нибудь пойдет не так, и он навсегда останется таким слепым мутантом. Приступы паники накатывали всю ночь, он не мог спать. Под утро, изможденный бессоницей и мрачными мыслями, он немного вздремнул. А когда проснулся, одна часть его сознания была абсолютно уверена, что все просто отлично, осталось только немного подождать после операции, а вторая снова сжалась дрожащим комком под глыбой черного, неконтролируемого страха. А что, если теперь это навсегда? Что если у него, как обычно, что-то пошло не так хорошо, как у всех нормальных людей? Честер перевернулся на бок и согнутой рукой накрыл голову, закрывая лицо от яркого солнца, светившего в окно его палаты. Как было бы здорово, если бы сейчас приехал Майк… Если б он был здесь, вся эта херня тут же выветрилась бы у него из головы, и они бы просто болтали, и он бы опять рассказывал какие-нибудь приколы и смеялся... Он довольно давно заметил у себя этот странный эмоциональный рефлекс. Что бы ни происходило, если Майк где-то рядом, значит все нормально. Ну, или, будет нормально, минут через пятнадцать. Забавно, и, может быть, не совсем честно. Но это работало. Это как будто возвращаться домой: где бы ты ни побывал, что бы ни увидел, через что бы ты ни прошел, ты знаешь, что есть место, где все осталось на своих местах, и тебе там хорошо. И Майк был его домом. Как-то получилось, что когда он был рядом, улыбался, говорил или просто что-то делал, Честер чувствовал себя спокойно и расслабленно. Он знал, что в отличие от других людей, Майку ничего от него не нужно. В отличие от всех остальных, Майк относился к нему как к обычному парню, а не как к рок-звезде «с тяжелым прошлым». Когда они говорят, глядя в глаза друг другу, Честер не ощущает этого тщательно скрываемого, возможно даже неосознанного Особого Отношения, от которого хочется съежиться где-нибудь в углу и в очередной раз проклинать жизнь за то, что она так пошла. Они просто вместе делали то, что им нравится больше всего на свете, и это так здорово. Наверное, Майк был самым значимым человеком в его жизни. От этой мысли Честер вздрогнул, потом улыбнулся, и свернулся клубочком. Все тело уже просто изнывало от лежания в койке. Если кто-нибудь из группы заедет сегодня, он обязательно сбежит, потому что сил находиться здесь уже не было. Майк осторожно открыл дверь и бесшумно прокрался в палату. На койке, стоявшей ближе к окну, спиной к нему лежало знакомое угловатое существо. Майк тихо закрыл за собой и начал медленно приближаться к ничего не подозревающему пациенту, широко улыбаясь. Ну, сейчас он его напугает! Однако номер не прошел. Как только музыкант успел приблизиться к Беннингтону настолько, чтобы ухватить того за бока, Честер приветственно вскинул вверх кулак и, широко улыбаясь, воскликнул: - Шинода! Ты снова начал курить, не так ли? – и одним толчком мышц перекатился на спину. Теперь на Майка смотрело бледное лицо с двумя огромными повязками вместо глаз и совершенно не вписывающейся в общую картину идиотской улыбкой. Зрелище это было сюрреалистическое и не очень-то веселое, но Майк просто не мог не рассмеяться в ответ. - Как ты узнал, что это я? – он взял стоявший неподалеку стул и поставил его рядом с кроватью. Майк действительно курил на парковке. Но как Честер догадался, что это именно он, а не кто-то другой, от кого тоже пахло сигаретами? - Ощутил твою божественную ауру, - Беннингтон издал смешок и прикусил зубами колечко пирсинга. На самом деле он почувствовал Майка, как только тот открыл дверь. Моментально. Это был шорох его одежды, его мягкие шаги, его запах, который ни с чем невозможно спутать. Еле слышный смешок, когда он начал подкрадываться ближе, и его улыбка, которую можно ощутить и кожей, не имея глаз. Это было странно. Чез только что думал о нем, и вот он пришел. Он не мог припомнить, когда в последний раз был так рад кому-то. - Ну как ты тут? – МС сел на стул и облокотился руками о край кровати. - Замечательно. Медсестры ходят ко мне табунами, – он повернул голову к Майку, безошибочно угадывая направление, в котором были его глаза, - Как я выгляжу? - Хреново, - Шинода не стал врать. Кожа Честера имела болезненный оттенок, да и общий вид тощей фигурки, лежавшей сейчас на кровати перед ним не говорил в пользу крепкого здоровья. - Ты поможешь мне удрать отсюда? – в голосе Честера слышалось столько надежды, что у Майка не осталось никаких сомнений. - В чем проблема? - улыбаясь, спросил он, и наклонился ниже, разглядывая черты такого родного лица. Оно стало совсем другим без этих огромных, блестящих черных глаз… Губы – покрасневшие, с маленькими отметинами, где слезла кожа – он кусал их. Наверняка до крови, но сейчас ее уже не видно, остались лишь подсохшие следы, которые не заметишь издали. Щеки впали, и от этого его лицо казалось острее, чем есть на самом деле. Волосы стали грязными от долгого лежания на подушке, и торчали во все стороны, делая его похожим на ежа, с колючками, черными как смоль. Майк непроизвольно сжал кулаки. - Чувак, - Беннингтон начал ерзать, ощутив, насколько близко сейчас находится лицо Майка. Он чувствовал его дыхание (легкий след табака и мятной жвачки), раздражающий запах геля для волос, и теплый аромат его кожи, вплетающийся между всем этим... И вот этот самый слабый, едва различимый на фоне остальных запах по непонятной причине заставлял Честера нервничать. - А? – Майк опомнился и сел ровно, потирая затылок. - Я дико хочу жрать. И курить. Увози меня отсюда. Майк усмехнулся и встал. - Где твои шмотки? - Где-то там… - Где-то там? - Там, куда они их положили, когда я уже ослеп, - Честер беспомощно развел руками. - А. Вижу. - Давай их сюда. Пока Честер одевался, Майк стоял у окна и любовался открывавшимся из палаты видом. Листья на росших в больничном дворике кленах давно пожелтели, а трава продолжала оставаться ярко-зеленой. Солнце покрывало стволы деревьев, асфальтовые дорожки и стены стоящих через дорогу домов тонким слоем золотистой краски, и от этого все вокруг как будто мерцало изнутри, создавая иллюзию тепла, хотя на улице было довольно свежо. Майку нравилось, когда на смену отупляющему летнему зною приходила чистая, прохладная и яркая осень. Это было время перемен, когда можно забыть все, что случилось до этого, и, собрав растрепанные чувства и мысли воедино, начать что-то новое. В это время Майк всегда ощущал гармонию с окружающим миром. Из этих размышлений его вывели нервные матюги Честера, возившегося на кровати за его спиной. Майк обернулся посмотреть, в чем дело, и увидел, что Беннингтон отчаянно сражается со своим свитером. - Где, ко всем матерям, у этой штуки перед? – Честер в очередной раз стянул вещь через голову и принялся быстро ощупывать пальцами плотную ткань, пытаясь найти какой-то отличительный знак, по которому можно было определить, где задняя часть, а где передняя. - Дай сюда, - Майк сел рядом с ним на койку, забирая свитер у вокалиста, - подними-ка руки. Тот сделал, как было сказано. Пока Майк осторожно, чтобы не задеть краем ткани повязок на глазах, одевал Честера, его взгляд непроизвольно начал скользить по телу Беннингтона. И как только в этой узкой грудной клетке может помещаться столько воздуха, чтобы орать так, как это умел Честер? Откуда в этом тщедушном, почти хрупком теле берется столько бешеной энергии, так и прущей из него, когда он поет? Майк задумчиво улыбнулся. «Это же Честер». - Ну вот, - Шинода одернул края свитера и встал. - Эй, спасибо, - Честер хило улыбнулся, - Теперь задача номер один – смотаться незамеченными. Он осторожно поднялся на ноги и уперся коленом в край койки, чтобы чувствовать хоть какой-то ориентир в темном пространстве, окружавшем его. На кровати было легко – никуда не надо идти, лежишь себе и лежишь на одном месте. «А вокруг – гигантский мир, к которому ты не имеешь уже никакого отношения, ага… Но тебе все равно приходится с ним взаимодействовать. Хотя бы чтоб добраться до Шинодовского дома и переждать там до вечера…». - Хммм… Одень-ка вот это, - Майк снял с себя кепку и водрузил ее на голову вокалиста, надвигая козырек чуть ли не до самого его носа. - Что это? Надеюсь не та розовая хрень? – Честер усмехнулся и вопрошающе вздернул вверх голову. Майк хохотнул в ответ и легонько шлепнул его по плечу. - Нет, к сожалению, но твоего лица в ней не видно. Пойдем? Честер, продолжая «смотреть» на него снизу вверх, осторожно приблизился на полшага, протянул вперед руку и, вслепую найдя ладонь Майка, сжал ее своими пальцами. Прикосновение было слабым и легким, но от него по всему телу Шиноды будто заряд электротока прошел. Пальцы Честера были холодными как ледышки, притом, что в палате было очень тепло; и Майк на автомате обернул их своей ладонью, с желанием согреть, отдать тепло. Эти проклятые бинты на его лице…хочется сорвать их, сейчас, и наконец-то сказать вслух все, что жжет изнутри. Пока он держит его руку, пока она еще такая холодная, пока Честер стоит подняв голову и притворяется, будто видит его. Сейчас… - Кенджи! – Чез подергал его за край куртки, - Ты еще здесь? Или уже там? Майк вздохнул, стараясь придать голосу выражение а-ля «И что я тут с ним вожусь» (на выходе получился какой-то недоделанный мучительный стон), и, держа вокалиста за руку, повел того к выходу из палаты. Им удалось без подозрений прокрасться вдоль коридора, по холлу и мимо стойки регистратуры, а когда позади остались входные двери-витрины, и они оказались на улице, Честер издал победоносный клич. - Свобода! – пропел он, и жадно, с наслаждением принялся втягивать в легкие восхитительно прохладный и чистый осенний воздух. После тихой палаты шум большого города чувствительно резанул по ушам, а в нос ударил миллион разных запахов: земли, мокрых после вчерашнего дождя листьев, городских выхлопов, и чего-то еще, что можно было назвать запахом осени, общим знаменателем для всего, что сейчас было вокруг. Как много всего можно почувствовать, не имея зрения. Он был безумно рад, что Майк забирает его из больницы. Он бы не вытерпел там еще и получаса наедине со своими параноидальными мыслями. Когда они приехали, было уже начало пятого вечера. Солнце потихоньку склонялось к горизонту, и почти не грело, так что когда музыканты вышли из машины, у обоих срывался пар изо рта. Майк включил сигнализацию и потащил Честера за рукав к дверям своего дома. Тот шел за ним так, будто был пьян – постоянно спотыкаясь и сворачивая в сторону. - Чез, ты в порядке? – отпирая замок, Майк с подозрением смотрел, как вокалист устало прислонился к стене, а потом вдруг начал медленно по ней сползать, - Честер! – рявкнул он и схватил Беннингтона за шиворот, пока тот не свалился на ступеньки. - Я нормально, - промямлил Чез, и снова начал крениться в сторону. Все еще держа музыканта за шиворот, Майк втолкал его в прихожую и усадил на маленький диван. - Тебя там хоть кормили чем-нибудь? – Шинода снял с него кепку и потрогал лоб - весь в испарине. - Они сказали перед операцией лучше не надо. - Все ясно, - Майк не первый раз за день проклял про себя больницы и все что с ними связано. Будь это хоть президентская клиника, везде найдутся халатные суки, которые не выполняют свою работу. Честер откинулся на спинку дивана и глубоко вдохнул. Он и так был бледен, а теперь вообще напоминал мертвеца – смотреть было страшно. - Ну ты как? – Майк обеспокоенно вглядывался в его лицо. - Ничего, сейчас нормально… Что-то хреново вдруг стало. У тебя тут чем-то вкусно пахнет, - он пытается изобразить улыбку, а голос звучит как шелест бумаги. Майк не ответил. Он смотрел, как Беннингтон часто дышит, приходя в себя, и ему так хотелось сесть рядом с ним, обнять за плечи и прижать к себе, вместе с ним подождать, когда ему станет лучше, хоть что-то сделать. Но он лишь сжимает кулаки – теперь это стало новой привычкой – а потом снимает куртку и вешает ее на крючок. - Я пойду чего-нибудь тебе сооружу, поешь и ляжешь спать, окей? А как проснешься, снимем твои дурацкие повязки и похвастаешься новыми глазами, - Майк стащил с ног кеды и оставил их у двери. Честер в ответ что-то промычал, а потом вдруг дернулся всем телом. Он напрягся так, будто Майк сказал что-то жуткое, поднял голову, сглотнул, пальцы впились в кожаную обивку. - Да, - сухо, полностью придя в себя. Конечно, Шинода не мог не заметить, как его перекосило, когда тот сказал про «новые глаза». Та светлая половинка его сознания, которая была уверена в успешности операции, подло перешла на сторону страха. Теперь его тошнило и глаза начали болеть. Боль расцветала от глазных яблок до самого мозга, передаваясь по нервам, и пульсировала в рваном ритме, делаясь то сильнее, то тише. Но сейчас Честер не чувствовал по этому поводу ничего, кроме тупого равнодушия. Теперь, если он ослепнет, Майк будет относиться к нему так же, как и все остальные, и Честер навсегда потеряет его. Больше не будет прежнего Майка – от него останется одно Особое Отношение, которое убьет все хорошее, что было между ними. И это в очередной раз докажет, что он всего лишь неудачник, всю жизнь пытавшийся доказать обратное. И теперь Честер с наслаждением ощущал, как в его душу вливается успокаивающее безразличие. Гори оно все в аду. Майк направился было, в кухню, но на полпути остановился. Что-то было не так. Он обернулся. Честер в прихожей неподвижно сидел на диване, упираясь локтями в колени, уставившись залепленными глазами в одну точку; там было темно, и его фигура сливалась с остальными предметами в помещении, становясь неживой, незаметной издали. Майк ясно почувствовал, что что-то еще, кроме операции, достает сейчас Беннингтона, но не мог даже предположить, что именно. И он ушел на кухню, чтобы приготовить сладкий чай и сэндвич. Усадив Честера на стул и поставив перед ним еду, Майк попытался разъяснить ситуацию: - Все нормально? Такое чувство, что ты не в себе, парень. - Это ты не в себе, Шинода. Носишься тут со мной, как с бабой, честное слово, - Честер выдал вполне убедительный смешок и ощупал пальцами сэндвич, - Ты не отравил его? - Не успел, - без тени юмора ответил Майк и потянулся через стол за блокнотом. Кухня находилась на западной стороне, и сейчас садящееся солнце давало столько света, что можно было еще долго не включать лампы. Очень редко, когда у Майка выдавалось свободное время, и он мог провести его дома, он садился так перед окном, и рисовал до тех пор, пока небо не сгустится до темно-фиолетового, и линии на белом листе бумаги перестанут быть различимы. Тогда он вставал, включал свет и, заканчивая на этом сеанс мечтаний, принимался за работу. И сейчас Майк открыл один из множества своих блокнотов и принялся что-то чертить в нем, но уже через полминуты перевел взгляд на Беннингтона. Тот медленно поглощал свой сэндвич, жуя с явной неохотой, и в выражении его лица Майк уловил какую-то обреченность – Честер ел через силу, потому что если этот чертов бутерброд не окажется в его желудке, то он упадет в голодный обморок. Это показалось Майку забавным, и он быстро набросал в блокноте фигуру вокалиста, с кислым лицом державшего над тарелкой наполовину отгрызенный сэндвич. Потом подумал, и, улыбнувшись, добавил облачко рядом с его головой, в котором написал фразу Честера: «Ты не отравил его?». - Что ты там делаешь? – Беннингтон отправил в рот последний кусочек и глотнул чая. - Рисую. - Ммм. И что же ты рисуешь? - Тебя, - просто ответил Майк и отложил в сторону карандаш. Честер и понятия не имел, как часто за последнее время он стал появляться в его блокнотах. Когда Майка выкинуло за очередной внутренний порог, позволявший держать некоторые эмоции на привязи, когда он больше не мог позволить себе выражать свое чувство в текстах, не делая их при этом слишком двусмысленными, он начал рисовать. Он делал это, улучая редкие минуты одиночества, когда вокруг не толпился народ, и никто не мог подойти и сказать: «Ого, это же Чез! А почему ты и меня тоже не нарисуешь?». Иногда, если Честер спал в автобусе во время тура, или в студии, свернувшись калачиком на диване, Майк садился где-нибудь рядом и делал вид, что на него снизошла идея очередной песни, а на самом деле набрасывал карандашом выверенные за сотни предыдущих рисунков черты его тела. Закрытые глаза и сосредоточенные росчерки бровей, расслабленные, чуть опущенные вниз уголки рта, острый нос и линия челюсти; одна рука согнута, и пальцы касаются подбородка, а вторая свешивается вниз – Майк рисует полыхающее запястье. Его тонкая шея, ключицы и согнутые плечи, маленькая грудная клетка и живот, мерно поднимающиеся в такт сонному дыханию. Узкие бедра, с которых как всегда сползают любые штаны, какие бы он ни одел – Майк осторожно прочерчивает плавную линию от поясницы до коленок, согнутых у груди. Иногда Честер, словно кожей чувствуя прикосновения карандаша, вдруг просыпался, вздыхал, и, не открывая глаз, переворачивался на другой бок, продолжая дремать. А Майк вставал и уходил куда-нибудь. Рисунок стал для него единственной возможностью хоть как-то прикоснуться к Честеру, но он не позволял себе тратить на это слишком много времени, понимая, что должен себя контролировать. Потом и эту границу сорвало, и Майк рисовал в полном одиночестве, по памяти, боясь, что если он будет рядом с Честером, произойдет что-нибудь плохое. Например, он просто подойдет и поцелует его, в надежде, что пока Беннингтон сонный, он ничего не поймет, а когда проснется, то все забудет. Конечно, это был бред. Честер не страдал амнезией, и у него был чуткий сон. А сейчас, сидя напротив Майка, он вдруг весь как-то собрался, опустил плечи и голову, и спрятал руки под стол. «Ощетинивается. Сейчас скажет что-нибудь матерное или будет язвить». Но вместо этого Честер краснеет и как-то уж очень тихо спрашивает: - Ты покажешь мне потом? Майк, наверное, впервые слышит, как в человеческом голосе в абсолютно одинаковой пропорции смешиваются надежда и полнейшее отчаяние. - Конечно, - тихо отвечает он, быстро встает и ставит посуду в раковину. Потом он ведет Честера наверх, в спальню, чтобы уложить того в кровать. Каждая ступенька – один шаг, один такт, одна секунда на циферблате. Осталось недолго, но Майк спокоен. Он уже принял решение, теперь больше некуда бежать. Он усаживает Честера на кровать, бросает ему подушку, и отходит к окну, чтобы посмотреть на солнце. Оно уже скрылось в мутной дымке городского смога, расплескав напоследок красные брызги по мелким облакам, тянувшимся вдоль горизонта. Темнота ускоряла свое наступление. Минут через двадцать наступит ночь. Он оборачивается. Честер лежит на кровати, и напряженность в его фигуре говорит о том, что он не спит. Майк подходит ближе, и, помедлив секунду, опускается на постель рядом с ним, лицом к лицу. Мгновенная реакция; стиснутые кулаки, колени подтягиваются к груди, кадык дергается вверх, когда он сглатывает. - Ты что, будешь спать со мной на одной кровати? – голос взволнованный, нервный, повышенный. - Да, - в тоне Майка, наоборот, нет ничего, кроме спокойствия и нежности. Он мысленно видит себя со стороны, как он замахивается, чтобы метнуть ту воображаемую гранату в самый центр своей собственной жизни, своего мира. - Почему? – Честер начинает дрожать. Он обнимает руками свои коленки и старается отодвинуться от Майка. И Майк швыряет бомбу. Точно в цель, без вторых смыслов. - Потому что я люблю тебя. - Что? – надтреснуто, сдавленно. Она разрывается. Все, как и ожидал Майк. Недоверие. Неприязнь. Ужас. Он встает с постели. Внутри расцветает глухая пустота, только пульс бьет по ушам. Вот он и сделал это. Разрушения можно будет подсчитать потом, сейчас ему нужно было просто самоудалиться. Немедленно. Но Майк не может, потому что чьи-то цепкие пальцы хватают его за рукав, да так крепко, что он отступает на пару шагов назад, теряя равновесие. - Поцелуй меня. Сквозь гул крови, давящей в мозг, Майк еле слышит эти слова. Он стоит и тупо смотрит на тонкие пальцы, сминающие ткань его свитера. Сжаты так, что костяшки побелели. Отчаянно, требовательно. Каким-то чудом ему удается набраться смелости и перевести взгляд на лицо Честера. Дышит часто, и щеки раскраснелись так, будто только что пришел с пробежки. И тут Майк видит, как на губы вокалиста наползает улыбка, сначала медленно, но потом все увереннее и смелее. - Майк, - он дергает его за руку, тянет к себе. Несмотря на улыбку, в голосе звучат слезы, - Поцелуй меня. Он ошарашено сползает на кровать, и Честер отпускает его рукав, приподнимается на локтях и вслепую тянется вперед, ища его лицо, но вместо этого утыкаясь носом в шею. Он ощущает жар от прикосновения и вздрагивает, все еще не понимая, что происходит, а Честер продолжает тянуться к нему, ничего не видя. И тогда Майк охватывает своими ладонями голову вокалиста, запуская пальцы в черные топорщащиеся пряди, мягко опускает его на кровать и наклоняется к его губам. От нечаянного соприкосновения оба музыканта вздрагивают, и Честер судорожно обнимает руками шею Майка, как будто боится, что тот может уйти. А потом ощущает еще одно касание мягких губ, теплое, нежное, и на этот раз не случайное. И открывается ему навстречу. От жара, полыхнувшего в его рту, когда Майк слегка подался вперед и провел языком по его небу, все тело охватывает такая слабость, что Чез порадовался, что лежит сейчас на кровати. Если б стоял на ногах, после такого прилива адреналина точно бы свалился мешком. Майк осторожно отстраняется. - Хотел бы я сейчас видеть твое лицо, Шиниззл, - шепчет Беннингтон и беззвучно смеется. Майк улыбается и опускает голову, упираясь лбом в подушку, его губы почти касаются уха Честера. - Подозреваю, ты и так все отлично чувствуешь. - О да, черт подери, - Честер снова смеется и кладет ладонь на загорелую шею, поглаживая ее. - Чез, ты… Незаконченная фраза неуверенно виснет в полутьме комнаты. Но Честер все понял. Продолжая гладить шею Майка, он медленно вдохнул, наполняя легкие воздухом до отказа, впитывая в себя запах лежавшего рядом человека, его тепло, и тихо сказал: - Я тоже. И они одновременно, не сговариваясь, переворачиваются набок, и прижимаются друг к другу, грудь к груди, живот к животу, пах к паху. Майк приоткрыл глаза. За окном небо приобрело совершенно фантастический оттенок фиолетового. Майк знал, что этот цвет продержится от силы минут десять, а потом начнет чернеть. К этому времени они оба уже будут дремать, согретые теплом друг друга и измученные бессонной ночью, и им будет сниться осень – время, когда можно начать все сначала. |
Перейти к обсуждению
Назад на "Фанфикшен" // Назад на главную // Disclamer
