| "Blind" |
Название: Blind Автор: TerryBolger Фэндом: Linkin Park Категория: пре-слэш Пейринг: Майк Шинода/ Честер Беннингтон Рейтинг: PG-13 Жанр: АУ (Linkin Park никогда не было, Шинода – художник, но…), драма, романс Саммари: Выставка в галерее маленького провинциального городка – картины человеческой жестокости. И благородства. Только вот не все могут это увидеть – и различить - люди слепы.А может быть, слеп только один человек. 1. *** Слишком много солнца – в какое-то мгновением ему показалось, что он ослеп. Видеть только белые стены, сложенные из известняка, и выцветшее небо, в котором пропадала подброшенная кем-то монетка солнца, было невыносимо, и Майк опустил глаза. Песок – или пыль – оседавший на носки его кроссовок, был похож на блестящее стеклянное крошево. Пахло жарой. А еще воздух был наполнен мерзким смешком и приглушенным стоном. Майк замер у провала, ведущего во внутренний дворик очередной помеси частного дома и городской многоэтажки: покрытая неумелыми граффити стена и темный проход, наполненный кислыми запахами подворотни. Облезлый рыжий кот лениво вышел из тени, задумчиво посмотрел на Майка хитрыми желтыми глазами, потерся о его ноги и пошел дальше. Из темноты продолжали доноситься смех и звуки глухих ударов – по чему-то мягкому. Майк сделал попытку повернуться на пятках и отправиться в сторону гостиницы, где его ждал собранный рюкзак, папка с документами, необходимыми для организации следующей выставки, и билеты на самолет – домой. – А, Чарли! Смотри, как наша сучка хороша! Майк резко повернулся. Полоска темноты – углом-поворотом – оказалась короткой. За ней прятался двор, наполненный солнцем и песком, в который не выходило ни одного окна – высокие белые стены, блестящие из-за вкраплений кварца в камень, и группа подростков, сгрудившихся над чем-то – кем-то – в углу. Кожа коротких курток влажно блестела, поблескивали металлические заклепки на поясах и напульсниках, у кого-то мелькнуло между пальцев лезвие. Хрупкий парнишка, стоявший чуть в стороне, затоптал в песок окурок и поправил сползающую с плеча белую хлопковую рубашку. Майк прислонился к стене и исподлобья посмотрел на собравшихся – подростки зло щерились, кое-кто нервно теребил пояса, наблюдая за ним, сравнивая силы; парнишка в белом нырнул за их спины. С улицы донеслось завывание полицейской сирены. И подростки рванули из подворотни; на несколько мгновений они замялись в узком проходе, толкая друг друга, но стараясь не задеть Майка. В дальнем углу двора лежало что-то темное – оставшийся парнишка, сидевший перед ним на корточках, почти нежно провел рукой. Сверкнули глаза-маслины из-под сальных вьющихся прядей – быстрый взгляд. Майк сглотнул, когда парнишка отстранился, поднимаясь, позволив ему рассмотреть, что же – кто же - был в углу. Шелестящих шагов по песку Майк уже не слышал. Человек в углу слабо пошевелился, сползая на землю. Накинутая на плечи рубашка не скрывала синяков и кровоподтеков, от ключицы вниз шел глубокий порез – сосок был разрезан; незастегнутые, низко спущенные штаны были в крови. Ладонь прошлась по лицу, блеснули песчинки, перед тем как пропасть в неохотно подсыхающей крови. Красная, словно обожженная кожа вокруг глаз, невидяще уставившихся на Майка – карих, словно земля после дождя – зрачок пульсировал, не реагируя на свет. Майк зажал рот рукой, пытаясь сдержать накатившую тошноту, автоматически набирая 911 – пальцы соскальзывали с маленьких западающих кнопок. Человек чуть слышно застонал и повалился лицом на землю. Из-под сползшей рубашки проглянули жуткого вида ссадины, словно его били ногами. Завыла уже совсем рядом сирена – Майк бросился на улицу – полицейская машина затормозила, чуть не задавив его. Полицейский вытер пот с черного лба и выбрался из машины, тяжело вздыхая. Майк поднял голову – он наклонился, чтобы потереть ушибленную ногу – чтобы увидеть скучающе-безразличное выражение на лице полицейского. Слова сами собой срывались с губ, он захлебывался ими – его самого переполнял страх – за человека, лежащего на песке залитого жгучим солнцем дворика. Довольно путаные объяснения все-таки были поняты, полицейский что-то спокойно проговорил в рацию и медленно пошел к темнеющему провалу. Майк опустился на корточки, прислонившись к горячей шине – его мутило от запаха бензина, наверное. Казалось, прошла вечность, до того момента, как рядом остановилась машина скорой помощи. Майк вскинулся – рядом беседовали полицейский и врач, потом на носилках вынесли кого-то – на простыне расплывалось что-то красно-розовое, Майк сглотнул и опустил глаза. Потом была дача показаний, подписи документов, горький запах больницы, чьи-то испуганные и заплаканные лица, беспокойный разговор с Анной и свежий ветер ночного пригорода. Майк спрятал лицо в ладонях – он стоял на ступенях больницы. На четвертом этаже в угловой палате лежал человек – без имени, без прошлого, без настоящего – он был без сознания и через тонкую пластиковую трубку переливалось какое-то подобие жизни в его тело, сотрясаемое то ли ознобом, то ли нервной дрожью. *** Когда через несколько недель в почтовом ящике обнаружился грязно-коричневый конверт, на котором обратным адресом значился адрес больницы Криппл-тауна – городка, где у Майка была не так давно выставка (три купленные картины и приглашение повторить от мэра), Анна ничего не сказала. Не сказала она ничего и на то, что Майк два вечера просидел на ступенях дома – внутренний дворик заливал красный закатный свет и воздух был наполнен сладковатым запахом цветущего у ограды табака – не разговаривая с ней. Майк рисовал что-то пальцем на покрытых песком ступенях и мурлыкал что-то себе под нос, а Анна сидела в своей комнате – окна на шоссе – и переделывала третью главу своего эссэ о современных тенденциях развития граффити. В доме было слышен только стук клавиш и тиканье часов – Майк засыпал прямо на ступенях. Летние дни были долгими, тягучими, как ириски, которые так любила Анна, но совершенно безвкусными. – Он просто художник, – Анна поправляла прическу перед зеркалом; приглашенная на чашку кофе подруга скептически морщила напудренный носик и завистливо смотрела на молодую жену – Анна была хороша. Особенно хороша в своем спокойствии… Ничего Анна не сказала и дождливым утром того дня, когда Майк, нежно поцеловав ее в лоб, прошептал, что уезжает, – она была слишком сонной, чтобы из своих чувств сделать слова. Майк как всегда аккуратно прикрыл за собой дверь. Анна проплакала половину дня, спрятавшись от грома и голубых молний – дождь превратился в грозу – под одеялом, чуть не до крови стерев кожу на пальце, на котором носила обручальное кольцо. В прощальных словах Майк не было ничего обращенного ей – она слишком хорошо знала своего мужа, с которым проучилась вместе шесть лет, которому дала клятву делить все горести и радости. Было странно и больно делить этого более чем близкого человека с кем-то другим – чужим, непонятным, неизвестным. Все эти дни до его отъезда в доме было так, как бывало, когда Майк уезжал с выставками в другие города – большие и маленькие города Соединенных Штатов Америки, – тихо и… пусто. В комнате, которую они, как только въехали в этот дом после свадьбы, превратили в студию Майка, было темно – холсты и лист бумаги хрустели под ногами первым инеем, первым льдом на лужах. Анна облегченно вздохнула, прочитав письмо, разделившее их – жизнь на «до» и «после»: это был всего лишь какой-то безумный бездомный парень, судьбу которого нужно было устроить. Анна улыбнулась фотографии мужа и вытерла слезы. Она просто устала, она просто все придумала… это все глупое женское сердце. – Я люблю тебя, – голос Майка был умиротворенным и сонным. Анна шмыгнула носом – там, через тысячу миль. – Не скучай, крошка, – Майк удобнее устроился в кресле приемного покоя больницы, в ожидании врача беседуя с женой по телефону, – Все будет хорошо, ты мне ведь веришь? Мы с тобой сможем все вернуть, – Майк сглотнул, Анна уронила чашку с давно остывшим чаем. – Мы… мы ведь вместе… – Анна ничего не ответила: как можно вернуть того, кто даже не родился?.. *** Здание суда было обшарпанным – куски грязно-желтой штукатурки лежали в песке, покрывавшем улицу, скрипевшем под ногами прохожих. Спешили на работу – часы на ратуше показывали без пятнадцати десять. В этом городке люди были ленивы, как домашние животные, готовые беситься с жиру. Майк кинул под ноги рюкзак и потянулся, сложив пальцы в замок над головой, покачавшись с пятки на носок. Чтобы, когда двери здания суда открылись, подхватить рюкзак и взбежать по трем пологим ступенькам. Внутри было холодно и сумрачно. Скамья, на которую ему предложил присесть маленький сухенький старичок – местный служитель фемиды, была жесткой и чертовски неудобной. Майк достал альбом и начал делать наброски – вид зала суда – зарешеченные окна на скошенной крыше. Казалось, заседание, ради которого он покинул дом, ради которого он не спал эту ночь, боясь опоздать, не услышав звона будильника, никогда не начнется. С визгом затормозила внизу машина скорой помощи, спрыгнул на тротуар санитар, довольно грубо помог выбраться из машины молодому мужчине. Санитар приложил ладонь козырьком ко лбу – солнце слепило глаза. А его спутник спокойно, не моргая, смотрел на белую дыру в ткани неба и кривил тонкие сухие губы – наверное, он часто не мог удержаться, чтобы не прикусить нижнюю, под которой был хорошо заметен шрам от пирсинга – с кровью, с мясом вырванного кольца из-под губы. Мимо них проходили, поднимались по лестнице люди в псевдо-строгих костюмах, хмурились, потирали сонные лица, под их начищенными до блеска туфлями хрустел-скрипел песок. Санитар поправил пояс белого халата; за их спинами тронулась с места машина, чтобы припарковаться на соседней стоянке – или чтобы отправиться спасть еще каких-нибудь несчастных. Он подхватил своего пациента под локоть и повел в здание суда – шаги того были неуверенными и легкими, будто он не по земле, а по облаку шел. Стук молоточка судьи о стол. Покашливание. Шорох платьев и бумаг. Кто-то чихнул. Майк запихнул альбом и обгрызенный карандаш под скамью, на которой сидел. Скрипнула, закрываясь, дверь. Пополз по покрытому красным бархатом, по исчерканным белым страницам солнечный луч. А люди говорили, обсуждая нападение подростков на человека, который сидел, уперев локти в широко расставленные колени, подперев кулаками подбородок, на скамье в первом ряду. Говорили разное: умное и не очень, громкое и тихое, правдивое и лживое. Майк слушал – и потирал пальцами левой руки губы, и отбивал ритм неизвестно откуда взявшейся мелодии ногой. Происходившее было нереальным – и на удивление осязаемым. А тем временем девчонка-секретарь примерно конспектировала все прозвучавшие слова, а судебный врач листал медицинскую карту – которую пытались врачи местной больницы вчера заставить прочитать Майка. – Расскажите о нападении, Честер, – судья поправила очки, сверяясь со своими записями, словно действительно боясь ошибиться в имени. Он долго кашлял – чуть заметно дрожал в руке предложенный стакан воды, скатывались вниз ледяные капли – прежде, чем ответить. Блестела потертая на коленях ткань джинс. – Не ваше дело, – коротко и ясно. Шок – молчание. А потом разом заскрипели стулья, кто-то поднялся, кто-то шумно выдохнул. А Майк подмигнул Честеру, насмешливо кривившему губы, и смущенно опустил голову – тот ничего не видел. Застывший взгляд в стену, с которой на него безучастно смотрел портрет Джорджа Вашингтона в черной рамке. Решение суда… Опека. Дом инвалидов… Санитар поправил полы халата, уже серые от грязи, нанесенной в зал суда. Вздохнул Честер, потер шею. Паучок спустился на паутинке с потолка, на пару мгновений завис в воздухе – Майк заворожено глядел на него, деловито шевелящего ножками, начавшего снова подниматься к потолку – или окну. «А там как на живодерне, хуже, чем в том детском приюте, – шептались у него за спиной, поскрипывая стульями с жесткими прямыми спинками. – А говорят… а говорят… а там… а тут…». – А можно, – Майк наступил на свой альбом, не вовремя выползший из-под скамейки; захрустела бумага, привлекая к его словам внимание. – Я готов оформить опеку, – он смотрел в карие глаза, ничего не выражающие – только пульсировал зрачок – бешено. И белыми стали ногти, впившиеся в тыльную сторону ладони – парень опустил голову и громко хмыкнул. – Я хочу это сделать. Поставить подпись оказалось совсем просто. Также как и заказать билеты и предупредить Анну. Сложнее было держать под локоть и молчать, стоя у трапа самолета, перед тем выдохнув восхищенное «Потрясающий закат, ты видишь?» и услышав в ответ холодное и резкое «Нет». А потом были солнечные дни и запах масляных красок, стук клавиш компьютера Анны, сладкие долгие поцелуи в супружеской постели. И полные окурков пепельницы на веранде под плетеным креслом. Ни Майк, ни Анна не курили. И призрак, по какой-то непонятной Анне причине, по какому-то странному стечению обстоятельств, становящийся человеком – носящим низко висящие на худых бедрах джинсы и клетчатые рубашки. И в доме было очень тихо. Только ночью под окнами пели серенады цикады и отсчитывали минуты часы на столике в гостиной, потом переместившиеся в шкаф, когда Честер налетел на переставленный столик, пробираясь на кухню, и разбил его – и порезал стеклом руку. Неглубоко. Но кроваво. *** Карий глаз ребенка – Майк сделал еще несколько мазков толстой кисточкой и отошел на пару шагов. На полу блестела масляная краска. Он закашлялся – именно поэтому он предпочитал карандаши и акварель. Пухлая ручка тянулась к нарисованному солнцу; Майк покачал головой, прислушиваясь к разговору Анны по телефону – она что-то громко доказывала своей подруге, с которой теперь созванивалась по три раза на дню. А дни были долгими-долгими, словно лето не собиралось заканчиваться; такими же длинными, как изысканно-фальшивые приглашения устроить выставку его новых работ в каких-то незнакомых ему городах. Ветер пригнал толстое белое облако, блеснули глаза на картине. Майк вздохнул и отложил кисть и палитру и вышел из комнаты. В коридоре было прохладно; «Да, милочка, конечно. Но я же знаю его. Да, да, да… это было сильным даром по нашим отношениям. Но… я уверена, что еще не все потеряно», – несколько всхлипов. Майк постоял под дверью, но зайти так и не решился – ему нечего было сказать. На кухне на высоком табурете у барной стойки сидел Честер, прижав ладони ко рту и невидяще уставившись в угол, где паук сплел паутину между рамок фотографий. Вода текла из крана медленно, громко стуча по металлической раковине, переливаясь из подставленного стакана. – Там стакан полный стоит на подоконнике, – голос Честера был хриплым, словно у него были повреждены связки. Майк резко обернулся – стакан разбился, мелкие осколки исчезали в сливном отверстии. – Я уезжаю на два дня, – он не знал, почему сказал об этом первым делом Честеру, а не Анне, у которой за последний месяц залегли темные синяки под глазами. Честер пожал плечами и встал. Его шаги были легкими и неуверенными – рука скользила по поверхности стойки, потом стола, на секунду задержалась на дверной ручке. Майк сделал глоток. – Майк! – Анна стояла на верхней ступеньке лестницы, по которой уже поднимался Честер. Тот неловко повернулся, запнувшись, и схватился на локоть девушки – чуть не упав с лестницы. Анна тихо вскрикнула. Майк, разбив второй стакан, бросился к ним. – Опять… ты что не видишь, куда идешь?! – Анна отчитывала Честера, который, усмехаясь, смотрел сквозь нее. Майк вздрогнул, пытаясь представить, что мог видеть перед собой слепой человек. – Майк, как долго это будет продолжаться?! – с обидой. – Ты ему всю гостевую комнату обставил заново, – она была права: в комнате для гостей полностью поменялся интерьер, появились мягкие пуфики и постель, наподобие тех, что видел Майк, путешествуя по Японии – ни одного угла, пораниться не о что. – Так пусть он там и сидит! Честер тем временем неуверенно шел по галерее в сторону своей комнаты, то и дело натыкаясь на переставленные Анной к приезду подруги кресла и шипя, больше от раздражения, чем от боли. – Ему не место с нормальными людьми! Он даже говорить не умеет! Не говоря уже про его слепоту, – как плевок. – Зачем ты его взял? Зачем он тебе?! Майк устало закрыл глаза и провел ладонью по лицу – голос Анны казался далеким и чужим, но хорошо были слышны легкие шаги и скрип мебели – передвижения Честера, перед тем как он закрыл за собой дверь в комнату, считавшуюся теперь его. Майк представил, как дрогнули его губы, когда он сел на подоконник, – и выбежал в сад. Честер сидел на подоконнике, свесив ноги и ни за что не держась; пяткой в бело-синей кроссовке отстукивая какой-то безумный ритм по оштукатуренной стене. Было слышно, что Анна продолжает что-то говорить - кричать. – Действительно, какого черта я с тобой вожусь, – бормотал Майк, заглянув ночью в комнату Честера и укрывая того тонким одеялом – он спал, свернувшись клубком в углу за шкафом на полу, по-детски подложив сложенные, словно для молитвы, ладони под щеку. – С тобой в мой дом пришли проблемы и ссоры… и Анна вообще не уверена, что ты человек, а не злой призрак… Но ведь я не мог тебя там оставить, – Майк присел на корточки, ласково провел пальцем по шраму, сбегающему тонкой линией с виска Честера по шее. Честер чуть повернул голову, прижимая щеку к ладони Майка, удивленно вздрогнувшего. – Я просто не мог. Не знаю почему. Может, ты знаешь?! 2. *** – Он тебе дороже, чем я! – Нет, крошка, успокойся!.. – Он опять, – всхлипы. – Майк, зачем он тебе? Я устала! – Я устала, устала, устала! Почему ты так поступаешь? – Но что не так? – в его голосе было искреннее изумление и непонимание. – Это ты ничего не понимаешь?! Ты специально, специально это делаешь! - Что?! – Убирайся, убирайся, отсюда! – Не смей! – Майк перехватил ее руку. Слепые глаза невидящие смотрели на залитое дождем окно. – Что ты завелась? – Ты не любишь меня! Ты с первого дня думал только о себе! – Я ухожу, – глухой стук чемодана, поставленного порог. – Нет, нет, нет! – Майк бил кулаками в закрывшуюся за спиной Анны дверь. – Нет… нет, ты не можешь… Кашель, хриплый – словно человек, не разговаривавший несколько недель, решил что-то произнести. Честер вложил в руку Майку стакан, наполненный до краев холодной водой. – Спасибо. Иди. – Хорошо, - перешедшее в надрывный кашель. – Куда ты? Глупый… Майк схватил Честера за плечи и уткнул нос ему в затылок. Кое-как застегнутая спортивная сумка упала на пол перед закрытой дверью, которой почти час назад хлопнула Анна. Дыхание Майк было рваным, он пытался сдержать прорывающиеся рыдания. Честер неловко поднял руку и провел кончиками пальцев по тыльной стороне его ладони, лежащей на его левом плече. На втором этаже хлопало незакрытое окно, шелестели разлетающиеся по комнате Анны бумаги – ее последняя работа. 3. *** Странно звучало имя, произнесенное губами, с которых ни слова ни срывалось, ни соскальзывало по несколько дней. И только иногда – «Майк». Заставляя обернуться, бросить все – даже карандаши, тут же укатывавшиеся в самые дальние уголки студии – и смотреть в карие глаза – пустые-пустые. Карий глаз ребенка теперь казался совсем живым – картина стала более реальной, чем человек рядом. Майк сполз по стене, подтянул колени к груди – работа была закончена. И поднималось солнце, блестя на мокрых от дождя листьях в саду. Просыпался город за оградой его дома, а сам дом засыпал: полчаса назад приходил Честер, чтобы пожелать спокойной ночи – видимо, окончательно замучившись терзать найденную в гараже гитару – он стал выходить в сад. Майк зевнул и заставил себя выбросить из головы все мысли о Честере – не человек, но тень в его доме, ставшем странно тихим после ухода Анны. Оглядел запакованные к вывозу в галерею картины – ровно приклеенные стикеры с подписями, эскизы в папке, которую собрался взять с собой. Добравшись до шкафа в своей комнате, покидал в сумку футболки и лишние джинсы; туда же полетел ноутбук и коробка карандашей, подаренная ему Анной на прошлый день рождения – он даже не вспомнил об этом. Мигали электронные часы, отсчитывая минуты. На секунду Майк задумался о том, как Честер будет считать дни, часы, минуты – если вообще будет, ведь он разбил единственные механические часы на прошлой неделе. Однажды Майк застал Честера прислушивающимся к мерному тиканью. В утренней тишине было слышно, как затормозил автомобиль на дороге за оградой; Майк забросил за плечо рюкзак и подхватил сумку. Через несколько минут в доме суетились муравьями рабочие, перенося картины. Майк сидел в машине рядом с водителем и внимательно изучал свой билет на самолет – окно комнаты Честера распахнулось, и сам хозяин в одной рубашке забрался с ногами на подоконник, подставляя лицо солнечным лучам. Майк выругался тихо: «Мелкий засранец», - и позвонил в местную больницу, чтобы напомнить сиделке, которую он нанял на будущий месяц, что сегодня у нее первый рабочий день и что он бы очень хотел, чтобы Честера осмотрели врачи. Его беспокоила слепота. Наверное, потому что он не понимал, как Честер мог так жить… Выставка произвела фурор: из города в город за ними следовали журналисты и поклонники, большая часть картин была уже распродана, и их новые владельцы не могли дождаться окончания тура, чтобы забрать свою собственность. Майк жил как во сне – до того дня, как встретил своего друга по художественной школе Пасадены – Джо Хана, взявшего на себя заботу о не в меру не от мира сего товарище. И до того дня, когда в Лос-Анджелесе в галерею, где проходила выставка, не пришла Анна – красивая, холодно и печально улыбающаяся, до невозможности изящная. Майк смотрел, как она идет по залу, как останавливается у портрета ребенка, смотрящего поверх ее головы в окно, и пытался заставить себя дышать. – Ну что, друг? Попал? – Джо хлопнул его по спине и встал рядом. – Я всегда был уверен, что ты идиот – прогнать такую красотку! Как наша девочка хороша! – глаза Майк расширились от ужаса – он уже слышал подобную фразу. В другом месте, при других обстоятельствах – и хотел, изо всех сил хотел, забыть об этом. На мгновение он перестал слышать болтовню Джо, перестал видеть Анну, других посетителей, картины. Он видел подворотню, окровавленного человека, с трудом разлепляющего губы, чтобы выдохнуть: «Майк…». – Наверное, – глаза Майка стали большими и темными, – это имеет смысл. – Ты о чем, друг? – Джо недоуменно поднял брови, усмехнулся и, забив на происходящее с Майком, сделал пару глотков колы. – А я собираюсь выставить свой цикл с лягушками. – Ты ненормальный, мистер Хан. – И ты знаешь об этом! И с какой стати вы разошлись?! Мне тебя не понять, – и Джо пошел в зал. По щекам Анны, все еще пристально смотрящей на портрет ребенка, текли слезы. Майк не отрывал взгляда от нее и нервно обивал ритм быстрой мелодии на дверном косяке, не решаясь ни спуститься в зал, ни пойти к администратору галереи, чтобы поручить ему заботу о своих картинах – это была последняя галерея выставки. Ключ поворачивался в замке почему-то с трудом, будто не желая пускать его в собственный дом; Майк кинул усталый взгляд на сумку и рюкзак, которые, борясь с дверным замком, бросил на порог. Дом встретил его шорохами, прохладой и запахом чего-то горелого. Света нигде не было. Майк бросился на кухню – открытое окно. На столе сидел Честер, зализывая то ли порез, то ли ожог на левой руке. В раковине стояли две сковороды с чем-то сгоревшим до черных головешек; плита была залита водой, под которой угадывались тоже черные следы. Честер продолжал смотреть в дверной проем, хотя Майк уже сделал несколько шагов по кухне, и болтал босыми ногами в воздухе. – Я еду заказал, – его голос был как всегда хриплым, надтреснутым. «Неужели они у тебя и голос забрали», – с непонятной ему самому тоской подумал Майк. – Там стоит, – Честер кивнул в сторону барной стойки, на краю которой примостились три коробки с пиццей. И улыбнулся. Улыбка вышла неуверенной – вероятно, она появилась на этом лице впервые за долгие месяцы – и искренне смущенной. Майк обессилено опустился на пол, прямо на полоску лунного света. Честер, видимо, поняв, что произошло, фыркнул. *** – У тебя такое было? – Майк сделал большой глоток – ром с колой. На Джо он не смотрел. Вокруг гремела музыка и плясали отблески с шара под потолком. – Ну… – В школе было, – к его удивлению Хан все-таки ответил. – Захотел – и решил поэкспериментировать. Неплохо. Но с девчонками лучше. Хотя, – Джо указал на держащихся за руки парней, выходящих из зала, – эти двое так не считают. Майки, а с чего ты?.. – Мне не понравилась фраза моего друга из галереи Уорхолла: «Все, на что встает», – Джо хохотнул, разливая пиво на стол. Майк прикончил свой ром, но головы так и не поднял. – А я уж испугался, что ты без Анны решил на своего подопечного наброситься… – Да пошел ты! – Майк пихнул Джо в бок и громко засмеялся, поднимаясь, чтобы пройти на танцпол. Сердце, словно сумасшедшее, билось где-то внутри грудной клетки, ставшей слишком большой для него. – Подай полотенце, пожалуйста, – Честер стоял перед ним совершенно обнаженный и вытирал голову полотенцем. Майк замер на пороге – он пришел на громкий требовательный крик. Ванна была наполнена горячим паром и запахом моря – банка с морской солью была пустой. – Держи, – он достал еще одно полотенце из шкафчика и протянул его Честеру. Пальцы его неловко скользнули по руке Майка, нащупывая ткань. *** Честер тихонько напевал что-то – слов было не разобрать – перебирая струны гитары, на которой когда-то играл Майк, пока не выбрал окончательно рисование. Его спина была сгорблена, и было удивительно, что его голос вообще звучал так чисто. Майк с силой прижал ладонь к дверному косяку – он боялся пошевелиться, что не прервать пение. Но все закончилось неожиданно: Честер ударил по струнам и обернулся, словно почувствовав, что Майку, задержавшему дыхание, больше нечем дышать. Солнце било прямо в глаза Честеру, но тот ничего не замечал. Майк прокашлялся, но слова так и не пришли. Он смотрел в пустые карие глаза, на насмешливо изогнутые губы. И в голове проносились дичайшие мысли об изломанной судьбе и о неисправимости прошлого. Честер молчал. Потом поднялся, легко покачался с носка на пятку, и уверенно пошел по комнате к лестнице, словно собираясь снова спрятаться у себя от взгляда Майка. А тот нервно теребил кольцо в ухе, разрываясь от разных желаний, не зная, что сказать, что сделать. Через полчаса Майк тащил Честера за руку по дому – тот набил себе несколько синяков. Потом по саду. Потом, заставив себя не обращать внимания на тяжело вдыхающего запах города Честера, по улочкам. Когда Честер чуть не полетел вниз с каменной лестницы, ступив не на ступеньку, а в пустоту, Майк подхватил его на руки. Задыхаясь, пронес о лестнице. Честер до крови расцарапал ему плечо и теперь посмеивался. И поставил его на гальку – набежала волна, закричали чайки. Майк опустил руку в прохладную воду, пена осела на рукаве. – Я хотел бы сотворить для тебя чудо, – слова были глупыми и не отражали сути, но почему-то срывались с пересохших губ. Честер, не шевелясь, смотрел в серо-синюю даль. – Если бы я мог… Майк с тоской посмотрел в небо – голубое, холодное, переменчивое и бесконечно далекое. Следующая волна окатила его колени и носки кроссовок Честера. Честер тихо засмеялся и взъерошил волосы Майка, сидящего на корочках. – Ты меня еще поцелуй, – насмешка звучала явственно, но по-доброму. Честер потер шею и потянулся, наслаждаясь мгновениями. Карие глаза, несколько минут назад бывшие пустыми и безжизненными, заблестели. Майк улыбнулся смущенно и кинул гладкий серый голыш в море. – Я-то не против… fin |
Перейти к обсуждению
Назад на "Фанфикшен" // Назад на главную // Disclamer
