| "Рисунки на мостовой" |
Название: Рисунки на мостовой Автор: 503 Тип работы: фик Категория: слэш Фандом: LP Пейринг: Майк/Честер Рейтинг: PG-13 Жанр: romance Объем: 1163 слова Саммари: о любви, боли, отчаянье и вере Предупреждения: мат Примечание: написано на L2-фест «5 лет» по фразе № 7 «Рисунки на мостовой» Честер вел себя спокойно. На сколько это было возможно для человека, находившегося в его положении. Все бы ничего, только вот пускать к нему ни кого не пускали. Даже верных друзей, боевую подругу, если так можно назвать Саманту, даже Майка…при всем притом, что обыск проходил тщательно, именно Бэнингтону были запрещено принимать посетителей. Другим можно, а Честеру нет. Последняя его ломка расхуячила к чертям собачьим пол его комнаты. Да там по сути и ломать то было не чего, но Чес нашел что. И сломал. Конечно же он сломал. Ведь ему было надо. Было надо совсем немного нюхнуть, совсем немного выпить и еще чуть-чуть покурить. А дальше хоть мир гори, плевать. Ну, не совсем. Еще бы пара сильных рук, что спрячет тебя от полыхающего мира. Пара сильных рук, что прижмет к своей груди или даст не сильный, но весьма внушительный подзатыльник. Пара рук. Таких, как у Шиноды. Только вот Честер разъебал свою комнату и теперь к нему не пускают посетителей. Если бы пять лет назад ему сказали о том, что он будет корчится на больничной койке, засыпать в подтеках собственной блевотины и орать так, как ни когда прежде не орал на концертах, Бэнингтон, и то возможно, рассмеялся бы. Сейчас было не до смеха. Сейчас было страшно. Холодно. Одиноко. Темно. А главное пусто. Пустота была вокруг. Ею провоняли больничные простыни, медсестры и тупоголовые санитары. А еще, как бы не врали в фильмах, в заведениях такого рода хуй кого подкупишь. Чес пытался и получил в морду. Тот парень явно не собирался терять свою работу из-за еще одной спившейся, скокаиневшейся звездочки, что только вчера напевала ему соловьем о том, как прекрасен в своем дерьме этот мир. И Честер проникся тем хуком. Хорошо так. Потом еще три дня жевал с трудом. Но серо было и потому, что больше не было слышно смеха Майка, мерного гудения его компа и не была света темных глаз. Только крики из соседних палат. Стоны и мольбы. Все то, что испытывал и сам Бэнингтон. А потом стали появляться рисунки. Нет, скорее даже надписи. Такие нелепые послания из внешнего мира. Да-да, теперь у Честера был мир внутренний, тот, что был серым и промозглым. Набитый дерьмом и отчаяньем. И внешний. Который, сука, полыхал красками японского ублюдка, что не навещал его уже тучу лет и влек своими огнями. Потому что был за пределами внутреннего мира. Где оказался Чес и надо сказать не по своей воле. Первые рисунки на мостовой, рассказывали Бэнингтону о том, как его кто-то там любит. Обычная надпись из серии – «Честер, мы любим тебя». Бэнингтон лишь фыркнул и поперхнулся слюной. Его стошнило почту тут же у окна. Вторая надпись, что появилась на следующий день, говорила все о том же. Что сборище каких-то недоумков все так же любят идиота по имени Честер Бэнингтон. Иногда, Честеру становилось смешно, потому что он уже почти начал забывать, что Честер Бэнингтон это он сам и, что во внешнем мире он был чего то достоин. Просто, когда каждый день ты ходишь в душевую под присмотром, как минимум, двух крепких парней, становится не понятным – а был ли ты там, во внешке хоть кем-то? А не той серой мышью, над которой и эксперименты то проводить уже жалко. Чес лишь тяжело вздохнул и вспомнил о том, какие красивые картины рисовал для него Шинода. Не то, что эта мазня. Хотя. За не имением лучшего, даже такие надписи грели то, что осталось от его развороченной души. Потом надписи говорили о том, как скучает сборище дебилов, как оно думает о скорейшем выздоровлении. Его. Честера. А потом каракули и вовсе пропали. Видимо, решил Бэнингтон, фанатов разогнали. Или им просто надоело. Хотя, как он знал не понаслышке, на место одного поклонника всегда приходят два других. По опыту можно судить. Только Чес уже ни о ком не судил и ни о чем не жалел. Ему оставалось сил, только сжимать зубы во время очередной ломки и кивать, когда психоаналитик говорила ему, что ломка происходил лишь в его мозгу. И поверив в то, что ее нет, Честер избавится от своей зависимости. Конечно, этой тупой суке и невдомек, как сложно на самом деле поверить. Особенно поверить в то, что самому нужному человеку на свете, ты сейчас полностью безразличен. И Честер в этом уверен. Уверен, что он не поверит в это ни когда. Пусть хоть больше не появляется в его поле зрения. Этот чертов упырь Шинода. Он каждый день узнает о том приходил ли к нему хоть кто-либо. Приходил. И приходит. Только не тот, чей радостный и безбашенный образ репера грел Честера холодными ночами в их туровом автобусе. - Ты любишь меня? – скрючившись на серых и влажных от пота простынях шептал Бэнингтон. И тот далекий, любимый, светлый голос отвечал резко, противно пискляво: - Нет! – словно рявкая на охуевшую псину, что не дает пройти в дом уставшему кормильцу семьи. Все лает и лает. Все трется о твои ноги и трется. И так хочется ее пнут, а не за что. И ты рявкаешь, чтобы она отвалила. Вот как Чес сейчас. Утро семнадцатого дня встретило Чеса барабанной дробью по стеклу. Голова гудела нещадно. Хотел одновременно и есть и блевать. Второе скорее из-за того, что первое не происходило уже два дня. Кое-как, поднявшись со своей койки, Чес подошел к окну. Он прислонился горячим в испарине лбом к холодному, зарешетченому с противоположной стороны, окну. Прислонился и закрыл глаза. Звук бьющихся о стекло капель тамтамами разносился в голове. Умножая их барабанную дробь до того дисторшена, что обычно устраивал на концертах Роб. И так стало погано. Еще хуже, чем до пробуждения. Потому что понимание того, что просрал все. Все, что мог, просрал. И вина только твоя. Ну, возможно, немного еще того раскосого японского ублюдка, что обещал приходить. И ни разу не заставил свой тощий, смуглый, такой классный зад, приволочься в эту больничку. Спазм скрутил желудок. Но вышел только глухой, сухой позыв. В желудке давно ни чего не было. Да и не хотелось. - Ты меня все еще любишь? – кладя ладонь на стекло, всматриваясь в серую, моросящую даль. Слезы по щекам и так хочется в объятие сильных, уверенных рук. Носом в теплую, широкую грудь. И уже похуй в чью. Смазанное желто-зеленое пятно и Честер пригляделся. Размазал сопли по щеке, как и слезы ранее и вгляделся в серое месиво. Там, на мостовой, кто-то совершал странные движения. Что-то делал. Создавал. А может тому кому-то было плохо? Лишь когда закончится дождь, Бэнингтон прочтет очередное «Да, я все еще люблю тебя, козел», он рассмеется так, как смеялся ранее. Его психоаналитик заметит это и будет считать своей личной победой. Но только Честер знает, кто на самом деле за этим стоит. Ведь только у Шиноды есть дебильная цыплячьего цвета куртка, и только Майк мог услышать его стенания на таком расстоянии. И только дебил-репер-МС мог додуматься оставлять послания на мостовой, вместо того, чтобы придти и передать записку. - На хуй записки, – шепчет Бэнингтон, все так же глупо улыбаясь, смотря на то, как поливальная машина смывает следы искусства японца. – На хуй всех. Кроме тебя, Шинода. конец. |
Перейти к обсуждению
Назад на "Фанфикшен" // Назад на главную // Disclamer
