| "Self-definition in progress" |
Название: Self-definition in progress Автор: TerryBolger Тип работы: фик Категория: слэш Пейринг/персонажи: Беннингтон, Шинода, прочие LP и левые личности Рейтинг: R Жанр: драма, романс Объем: более 4000 слов Дисклеймер: LP принадлежат себе и вечности, авторские - только плоды больной фантазии. Саммари: Самое сложное - признаться себе. Предупреждение: небечено от слова совсем. Примечание: написано на L2-фест «5 лет» по фразе №3 «Кролики, короли и капуста» 1. - Когда вы прибыли в город? - В восемь тридцать четыре вечера. - Взгляд в сторону - на окно, по подоконнику которого важно ходит надутый голубь. - Двадцатого сентября. - Теперь прямой взгляд - вместо «Ответил я на ваш вопрос? Может, отстанете от меня?». - Какова цель вашего пребывания в нашем городе? Пожатие плечами. Руки, до того спокойно лежавшие на коленях, чуть-чуть приподнимаются, словно он собирался поднести их к лицу, с силой провести - от щек к вискам и сцепить пальцы на затылке. - Думаю, для любого американца нормально время от времени переезжать. Новые места, новые возможности, ну, вы знаете. Трелейры опять же все эти. - У вас есть фургон с трейлером. - Нет, слава богу, - и мягкий смешок, первая несдержанная, «нередактированная» реакция, тут же перечеркнутая - карандаш неприятно заскрипел на записи очередного слова на нелинованной бумаге. Снова молчание, только слышно, как когти голубя стучат по жестяному подоконнику с той стороны окна, да размеренное дыхание, словно этот посетитель кабинета психоаналитика специально практиковал в свое время техники контроля дыхания, а теперь вспоминает их. - Вы разведены. Это не вопрос, поэтому он не отвечает, только ниже наклоняет голову, словно ему больно это слышать, словно... Впрочем, сухая выписка судебного постановления нисколько не проясняет ситуацию. Неприлично отросшие волосы падают на глаза. Ровное дыхание чуть колышит пряди. - Правильно ли я понимаю, что вы здесь потому, что такого постановление суда? Год психотерапии? - Да, совершенно верно, - безэмоционально и сухо. - Чего вы ждете от наших встреч? - Вам честно ответить? - Он поднимает голову и впервые смотрит мне в глаза, да так, словно пытается увидеть, что там внутри черепа, словно видит, как можно трепанацию сделать. - Если честно, то я жду, когда же наши встречи с вами закончатся. И за все оставшееся до конца сессии время он не произносит не слова. Сидит, как изваяние в кресле, где так сидеть невозможно - оно мягкое и уютное, в него хочется забраться с ногами и расслабиться. Но он ничего такого себе не позволяет: сидит выпрямившись, положив ладони на колени и вперив взгляд в поблескивающий за окном шпиль церкви - более чем держит себя в руках. Держит себя на привязи. Или связанным. Кто его поймет. 2. - Вам нужна работа? - Да, она ему нужна, потому что он не может не работать - иначе он окончательно сойдет с ума. Служащий, разжиревший мужчина за пятьдесят, сдвинул очки на кончик носа, чтобы поверх стекол посмотреть на него, замершего на неудобном стуле в неудобной позе. - Окончили колледж в Пасадене, - читал он медленно по бумажке. - Работали дизайнером, но, - еще один презрительный взгляд поверх роговой оправы, - не представляете никаких доказательств. - У меня их нет. - Прямой взгляд. Он выдохнул через рот, так что отросшая челка колыхнулась. - Я согласен на любую работу. Мне жить не на что. Заплывшие жиром ладони разгладили листок анкеты, расписанной размашистым уверенным почерком. - Вы знаете, что такое не есть несколько дней? Пить воду из-под крана? - Он не может больше сдерживаться, его просто прорывает, он бы с удовольствием поднялся со своего места и сжал бы пальцы на толстой шее этого вот человека, считающего себя в праве распоряжаться судьбами человеческими. Он невольно ежится, слоно слышит, так и не сорвавшиеся с губ чиновника слова: «А вам таким, так и надо, педикам». Сглатывает собственное «простите» и остается на месте, сидит и не двигается. Как зверь, пытающийся понять: захлопнулся капкан или еще есть шанс вырваться. - У нас нет для вас работы. - Анкета отправляется в кожаную папку, в самый низ, под сотни других таких же анкет. - Принимая во внимание высокий уровень безработицы в городе и приоритетность трудоустройства коренного населения... - Спасибо за внимание. - Он не дослушивает и поднимается со своего места. - Всего доброго. - Он идет к двери. - Счастливо вам оставаться. - Хлопает этой самой дверью и поднимает голову, чтобы заметить - на него смотрят несколько десятков людей, таких же безработных, как и он сам. В клетчатых рубашках и штанах карго, с волосами собранными в жирные хвосты. - Ну что, он тебя отшил, сынок? - Здоровенный бородач хлопает его по плечу. Но он слышит «педик» вместо «сынок» и отшатывается, как пьяный. И идет по коридору, ведя пальцами по стене, стирая кожу о штукатурку. А через два часа сидит на детской площадке в скверике напротив городской школы, потягивает Amstel из бутылки в бумажном пакете и представляет себе, как худой мальчишка с дредами, задумавшись, закатывает длинные рукава своей футболки, обнажая исколотые по локоть руки. Пальцы сами выводили на песке линии - глаза, нос, губы. - Эй, парень, а ты классно рисуешь. - А? - Джей. Административный директор этого богом проклятого учебного заведения. - Школы? - невозможно не улыбаться этому хиппарю, держащему двумя пальцами визитку. - Нет, - он машет рукой в противоположную сторону. - Детского лагеря. Не хочешь заработать? Нам нужно там коридоры покрасить? Только не в черный цвет. - Я не гот. - Я уже понял. 3. В студии полумрак: Майк терпеть не мог, когда студию заливал солнечный свет. Даже когда они работали в помещениях с окнами, он всегда занавешивал их - плотными шторами, за которыми так весело было прятаться, когда от работы у них у всех ехала крыша, когда хотелось сбежать домой, к своим женщинам, но от этого психа-Майка уйти не было никакой возможности - он либо начинал потихоньку повышать голос, либо реально убеждал. Его не было - и солнца в студии все равно не было. Только поблескивали огоньки на пульте, экран монитора, да сигарета, которую курил Честер, забравшийся с ногами на диван - сидел на спинке и мрачно смотрел на всех. - И что будем делать? - Феникс прекратил тренькать поеботину на гитаре и поднял голову. Роб кивнул. - А есть предложения? - Честер сплюнул. Брэд, смотревший на него усмехнулся. Мистер Ханн крутанул пластинку и фыркнул. - Кто-нибудь вообще знает, где он, это наше чудо в перьях? - А он и в перьях ходил? - оживился Честер. - Нет, - со смешком ответил Дейв и снова дернул струну. - Но я бы не удивился. У него после развода вообще крыша поехал. - Да он всегда был психом. Прямо как я. - Да, спасибо что просветил, Джо, - бросил Честер. Снова повисло молчание, тяжелое, непереносимо тяжелое, выматывающее всю душу, не дающее вздохнуть полной грудью. - Его надо искать. В конце концов, ребенок не должен расти без отца. - А вот про отца это ты Анне скажи, Брэд, - резко оборвал его Честер, доставая пачку сигарет, чтобы закурить вторую. - И что ты предлагаешь? - Честер так и не поднял взгляда на Дейва. Пепел с сигареты падал на кожаную обивку дивана, мысли вертелись вокруг того, что Майк уже наорал бы на него за такое отношение к вещам. Но Майк здесь не было. Его вообще не было в городе. Его не было в их жизни. И Честер никак не мог подсчитать сколько: казалось, целую вечность, хотя с развода прошло всего несколько месяцев. 4. - Блядски выглядит. - Джей критически осматривает коридор, потирает двумя пальцами подбородок, дергает себя за бородку. - Кролики, ждущие капусту мне больше нравятся. - Почему-то я не сомневался, - он усмехается. - Смотри, что я тебе принес. - Джей вытаскивает из кармана повязку, вроде той, что носил Брэд, когда отрастил волосы до настоящего «афро». - Дай, я тебе одену. А то ты уже себе сам мелирование сделал. Впрочем, тебе идет, - бормочет Джей. Он покорно наклоняет голову, пока тот натягивает на него тянущуюся полосатую повязку. - Правда, тебе нужно подо что-то другое ее носить. Он смеется, потому что знает, что выглядит как последний придурок, но ему хорошо и тепло. Наверное, тепло впервые с того момента, как он - он не помнит, сколько времени назад, - приехал в этот городишко в нескольких сотнях миль от Сан-Франциско. Тепло, как ему не было очень-очень давно. И Джей улыбается и треплет его по щеке. - И все-таки, что за блядь, ты тут нарисовал? К нам дети через неделю приезжают. У них и так гормоны играют. А с этой твоей живописью на нас точно выйдет полиция нравов. - А ты будешь только рад, - он снова усмехается, смотрит на Джея снизу вверх. - Придут большегрудые телки, завалят тебя, чтобы надеть наручники. - Засранец! Джей беззлобно пинает жестянку с краской, и он успевает поймать слетевшие с нее кисти до того, как они коснуться пола - всего в пыли и обвалившейся штукатурке. Джей хохочет на все здание - через неделю тут будет рекреационный центр лагеря, где несколько сотен подростков будут убивать летнее время за чтением, рисованием, игрой в пинг-понг и страданиям. Он осматривается: на одной стене - гигантские кролики жуют гигантскую капусту, а один, особенно смелый, выглядывает в окно. На другой стене - Генрих-какой-то-там, выглядящий действительно так, что его хочется оживить и разложить где угодно, чтобы заняться с ним сексом... - Эй, - Джей водит у него перед глазами рукой, заставляя обратить на себя внимание, - хватит маяться дурью. Заканчивай этот коридор, это последнее, что осталось. Он кивает и уверяет Джея, что все будет закончено в срок. Джей уходит, он поднимает на ноги, чтобы обмакнуть кисть в банку с черной краской: у «Генриха» появляется подводка на веках, черный лак на ногтях, а глаза блестят влажно и призывно, загадочно и совершенно не читаемо. Он пинает банки, краски смешиваются, текут по полу радужным ручейком, и он уже слышит, как Джей восхищается этой абстракцией в свой следующий приход. 5. Он наклоняется вперед,упираясь правой рукой в гладкий нагревшийся кафель. Прогибается в спине - и чувствует, как палец в смазке проникает в него, проталкиваясь через сжатый сфинктер. А потом теплая ладонь обхватывает его член и начинает ему дрочить - так что он еще больше отклячивает зад и громко стонет, когда два пальца у него внутри расходятся «ножницами» и указательный проходится прямо по простате. Он просыпается от собственного крика. Между ног - перепачканные спермой, влажные от пота простыни. Он стонет и утыкается носом в подушку. 6. - Что вы рисуете? Пожатие плечами. Он еще больше похудел: клетчатая черно-белая рубашка, еще месяц назад хорошо сидевшая на нем, теперь висит. Карандаш замарает, он сжимает теперь его так сильно, что ногти совсем побелели. И ухо нарисованного зайца перечеркивает жирная черная линия. - Какие симпатичные зайцы. - Это кролики, - в его тоне смешаны злость и раздражение. - Да? А в чем разница? - В том, что зайцы - это дикие животные. А кролики - домашние. И, - он облизывает губы, подбирая правильное слово, откидывается в кресле, закидывает ногу на ногу. Создается впечатление, что вот он занимается своим любимым делам - превращает свои чувства и мысли в вербальную корректную форму. - Кролики - это настолько домашние животные, что не выживут в дикой природе. Ну и защищаться не могут. И вообще глупы. Не могут поверить в то, чего сами хотят, бояться своих желаний, своей природы... Он замолкает и наклоняется, чтобы продолжить рисовать. Он выглядит настолько измотанным, что не возникает сомнений: он просто проецирует - рисунок сам собой стал тестом. Он рисует: линии уверенные, нажим слишком сильный, много зачернений. У кролика на листе бумаге - большие черные-пречерные глаза и тонко прорисованные языки пламени на торчком стоящих ушах. У кролика на листе бумаги - ошейник с шипами. У кролика на листе бумаги - прорисованы острые когти, с которых капает кровь, капает так, что в этих местах карандаш прорвал бумагу. - Что вы так на меня смотрите? - Он поднимает голову, он улыбается, слабо, но искренне. - А что за животное вы нарисовали? Он смеется тихо, скорчившись в кресле, словно прикрываясь от удара в кулаком в живот. И рассказывает мне историю двух «ебливых кроликов», один из которых хотел трахаться с другим, но боялся признаться в этом даже себе. - Вы довольны? - Чем? Он дергает плечом и криво улыбается. И не сводит взгляда с кролика. 7. - Может, по пиву? - Роб кивнул в сторону бара на той стороне улицы. - Чез, ты как? - Ему безалкогольное. - Брэд покровительственно положил руку Честеру на плечо. Тот усмехнулся, перехватил сигарету двумя пальцами, словно косячок держал, и глубоко затянулся. - Робби-бой хочет надраться, а потом надрать задницу какому-нибудь засранцу? - Да пошел ты, - беззлобно огрызнулся Роб. - Мы все знаем, что ты скучаешь за Майком, - Феникс хлопнул Честера по плечу и притянул к себе, в подобии объятия. - Мы тоже. Так выпьем за это? - За что? За то, чтобы я и дальше скучал? Сволочи бессердечные. Парни, я пас, - Честер поднял руки и попятился в сторону своей тачки. - Меня ждет жена, дети, и вообще я ебать какой примерный семьянин. До рассвета он колесил по пригородам ЛА. Заглядывал в бары, кабаки и клубы. Всматривался в незнакомые лица. Улыбался. Раздавал автографы. Заходил в мужские туалеты. Видел, как мужики отсасывают мужикам. Плескал холодной водой себе в лицо. Смотрел в глаза своему отражению. Скалился. Искал и не находил. Бил кулаками по барным стойкам и рулю. А когда солнце начало вылезать из моря, бросил свою машину на Пасифик Кост Хайвэй и систился на берег, чтобы усесться по-турецки на песке, достать пачку «Данхилла», всученного ему в каком-то клубе и закурить. 8. - Ты с чем будешь? - Отис вертел в руках меню и выглядел совершенно довольным. - Отис, - тихонько позвал он. - Честер, заказывай с черникой. - Окей, - он едва слышно засмеялся, Анна подхватила - Отис смотрел теперь на них с удивлением. - Сейчас закажу. - Знаешь, - Анна аккуратно резала блинчики для сына, - мы тут не были уже с год, наверное. Так странно. Майк всегда спрашивал, что мы хотим, заказывал это все и всегда еще дополнительную порцию чего-то новенького. - Она покачала головой. Честер пытался поймать ее взгляд но все не получалось. - Как он? - Отис? Скучает, конечно. Но в целом, очень хорошо. С ним занимается психолог. Нас всех обяали пройти курс принудительной терапии. - Что?! - Судебное постановление, Честер. - Но, - он пытается подобрать слова, но у него ничего не получается, потому что тут же вспоминаются бесконечные ряды кожаных кушеток и придурков в костюмах, распрашивающих его про его родителей. - Но почему? Это же не обязательно! Или?.. Какое-то время они молчали. Отис игрался с машинками, рычал, изображая, как они стартуют, берут разгон. Честер иногда присоединялся к его в игре. Анна улыбался. - Почему вы развелись? - Вопрос прозвучал неожиданно. - Майк тебе не рассказывал? - Нет, блять. - Честер, не при ребенке. - Прости. Так почему же? Я, - Честер осмотрел вокруг, - мне казалось, что у вас все было хорошо. Анна покачала головой. Ему снова не удавалось поймать ее взгляд. - Если он тебе не сказал... - Я вообще не знал до последнего, что вы разводитесь! Блять, я бы его отговорил! - На развод подала я, - Анна наклонилась к нему и крепко схватила за руку. - Понял, Честер Беннингтон? Это было мое решение. И то, что Майк не стал рассказывать тебе ничего, говорит только о том, что он не хотел посвящать тебя в свои маленькие секреты. - Маленькие секреты?! Да вся его жизнь - это один сплошной гребаный секрет! - И я не собираюсь предавать его, выдавая их тебе. Спасибо... - Можно, - Честер кивнул в сторону заигравшегося Отиса, - я еще раз сюда с вами приду? Мне кажется, ему не хватает отца. - Очень. 9. Лезвие скользило по коже, хлопья пены слетали в раковину, уносились в сливное отверстие мощным потоком воды - он не закрыл кран, сильная струя била по керамическими стенкам, брызги летели на зеркало. Запотевшее стекло расчертили решеткой потеки. Он протер ладонью «окошко» на стекле. - Блядина, - прочитал он по своим дернувшимся губам, покрасневшим, налившимся кровью, словно зацелованным. Провел ладонями по гладким щекам, указательными пальцами по выбитому подбородку, растирая крем по зудящей, горящей коже. - Ну что? Почему-то очень хотелось разговаривать с собой, наверное, по той же причине, по которой было невозможно смотреть себе в глаза. Он чуть помедлил, но потом все-таки подхватил застежку косметички двумя пальцами. Кожа выбледнела под слоем тонального крема и пудры. Глаза стали казаться больше, подведенные карандашом; ресницы, и без того длинные, стали пушистыми благодаря «супер-туше-от-Максфактор». На веки легла смесь оливковых и розовых теней. Ванная комната остывала - он закрыл кран; по зеркалу стекала вода - и теперь у его отражения появились плечи, прикрытые мягким махровым халатом. Он осторожно погладил себя по плечам и развернулся на пятках - на стиральной машинке лежало белье. Медленно он сбросил халат, прямо на пол и на тянул трусики - плотное кружево оливкового цвета. С бюстгальтером пришлось немного повозиться - никак не удавалось застегнуть застежку на спине, но он справился и тут же машинально поправил лямки и подложенные в чашечки вкладки. Чуть помедлил - и не стал одевать полупрозрачный пеньюар, подхватил на руки атласное платье-сарафан, тоже цвета оливы, чуть отливающее золотом в электрическом свете. Натянул его через голову, поправил широкие лямки, скрывшие лямки бюстгальтера. И не стал одевать полупрозрачный жакет-болеро, шедший в комплекте с платьем. Вынул из коробки туфли - недобалетки на небольшом каблуке. Когда он расправлял, задник-пятку, загнувший внутрь, не смог удержаться - провел ладонью по ноге от щиколотке к коленке, странно ощущалась гладкая, только что побритая кожа. Набрав в легкие побольше воздуха он переступил, оборачиваясь к зеркалу, и тут же потянулся к сложенным у крана заколкам - отросшие до плеч волосы просто требовали, чтобы их присобрали за ушами. Еще несколько минут он рассматривал - чего-то не хватало, хотя в целом из него вышла вполне симпатичная девушка, несколько грубовато-сложенная, конечно. Еще раз вздохнув он вывалил содержимое косметички в раковину. Тюбик помады оказался на самом дне. Он поднес темно-красный, сладковато пахнущий карандаш к губам и начал осторожно их зарисовывать - как делал бы с портретом. Но вдруг его взгляд соскользнул с собственных губ. Он смотрит за плечо своему отражению и видит, как медленно открывается дверь ванной комнаты и Анна переступает порог, поднимает руку, чтобы прикрыть рот - увидев его. Его рука дергается и помада оставляет кровавый росчерк на щеке. Он выбежал из ванной, чуть не расшиб лоб в коридоре - поскользнулся на каблуках, потерял правый туфель на пороге комнаты. И бросился на кровать. Судорожно натянул одеяло на голову. По щекам у него текли черные слезы. Когда луна опустилась достаточно низко, чтобы заглянуть в его окно и погладить прохладным лучом его по плечу, он протянул руку, чтобы нашарить телефонную трубку на тумбочке. Ему не нужно было смотреть на кнопки, чтобы набрать номер. Сначала были долгие гудки междугороднего соединения. Потом сонное: - Блять, суки, - на той стороне. И зевок. - Говорите же. - Пауза. Он судорожно вздохнул. И не смог сдержать всхлипа. - Майк? - в голосе Честера звучала неподдельная тревога. Он вдавил кнопку отбоя в трубку так, что сломал ноготь. 10. - Так и будете молчать? - звучит немного грубо, но сейчас это не имеет значения. Он продолжает молчать, только кивает головой, перебирает рисунки, выложенные из его папки - те самые, что рисовал в этом кабинете несколько сессий назад. - Как прошла эта неделя? Молчит, водит пальцами по бумаге, словно гладит кролика по ушам. Он выглядит усталым, замученным. - Честно? Отвратительно. И я не хочу об этом говорить. Снова повисает томительное молчание. Слышно, как дети шумят внизу: сегодня младшую группу из детского лагеря привезли в наш центр, чтобы проверить их способности к рисованию. - По сыну скучаю. По парням. И себя ненавижу. Снова молчание. - За что себя ненавидите? Мотает головой, сдувает упавшие на глаза волосы. - Есть за что. И улыбается. Растерянно. Смущенно. Словно пытается этой улыбкой защититься. - И я ненавижу наши с вами встречи. - Ненавидите встречаться с самим собой. - Да, - он снова поднимает голову. - Ненавижу. Меньше знаешь - крепче спишь. Ко мне это тоже относится. Я действительно ни о чем не хочу говорить. Правда. - Он почти готов был добавить пресловутое «пожалуйста». - Тогда - чаю? Он улыбается. - Лучше - виски. - Увы. Время сессии выходит, он поднимается, чтобы выйти из кабинета, но задерживается - пальцы нервно поглаживают ручку двери. - Я, - он шумно сглатывает. Я сжимаю остро заточенный карандаш, чтобы записать все, что он скажет. - Я, - он приоткрывает дверь. - Я... Кто я? Он оборачивается. - Это сложный вопрос. Он мотает головой. Он распахивает дверь, чтобы выйти. - Я трахаюсь с парнями в своих снах. Они меня трахают. И мне это нравится. И я хочу сделать это наяву. Ждущие приема в коридоре клиенты оборачиваются - он говорит достаточно громко, чтобы они услышали. У кого-то на лице - отвращение. У кого-то - сочувствие. И ни у кого - понимание. - Я по сыну скучаю. И по всем остальным, - он снова оборачивается. Я киваю ему и сочувственно улыбаюсь. Но для него это ровным счетом ничего не значит. 11. - Я Джек. - Дэниэлс? - Он поднимает голову и неуверенно улыбается. - Нет. Двухметровый мужик присаживается за его столик, стул поскрипывает под его весом. - Пьешь? - А что, не видно? - Он нервно облизывает губы. - Невежливый ты. - Джек улыбается. - Гомик? Он знает, что в его глазах плескается ужас не хуже того, что он нарисовал в глазах кролика, которого держал за уши один из королей. - Пойдем? - Джек накрывает его ладонь своей, горячей и влажной. И он кивает, зачарованный, как кролик удавом. Этот парень, он знает, что делает: сильные ритмичные движения. Словно он дрочит сам себе. Впрочем, оно почти так и есть - он ласкает оба члена одновременно, вдавливая его в кирпичную стену так, что кажется лопатки в порошок сейчас сотрутся. - Да, да, да, - иступленный шепот режет слух, звучит грубо, неправильно, неуместно. И он тянется, чтобы поцелуем заткнуть своего «партнера» - по-другому назвать его не получается. Поцелуй выходит смазанным, жадным и пустым - похожим на пенку каппучино, только пахнущую кофе, но не дающую его радость и энергию. Он цепляется за его плечи, он держится за него, словно он в бурной реке, словно его несет и все, что ему помогает удержать голову над поверхностью воды, так это вот эта мертвая хватка. Грубые мозолистые пальцы пробегаются по выступающей вене и снова сжимаются в правильной хватке на двух членах. Движение продолжается - и ему кажется, что его бросает на камни, перед тем как выбросить на берег. Бьет об эти камни так, что воздух из легких вышибает. Он отрывает свои губы от его, языки последний раз соприкасаются, он запрокидывает голову - чтобы почувствовать, как влажные губы присасываются к его шее, и кончить. И услышать: - Да, детка, да. А теперь пососи мне. И его толкают, заставляют опуститься на колени. Он сам открывает рот, сам двигает головой. И его уже никто не заставляет сглатывать сперму, солоноватую и в общем-то неприятную на вкус. Его «партнер» ничего не говорит. Единственное, что нарушает тишину этой подворотни за старейшем в городе кабаком, - это их тяжелое дыхание и визг молнии - мужик застегивает свои джинсы. Эхо разносит перестук его шагов - этот звук бьет ему в виски, ввинчивается в мозг, заставляет согнуться так, что лоб упирается в колени, грубая джинса царапает кожу, впитывает пот. Ему кажется, что он так может простоять вечность. С ресниц вот-вот сорвутся слезы, но он шепчет: - Мужики не плачут, Шинода, девчонка ты блядская. Он поднимается со стоном. Он выпрямляется. Он смотрит на черное небо. Он утирает губы тыльной стороной ладони и усмехается. - А мне понравилось, - говорит он небу. - Только... И снова сгибается, словно его ударили в живот. Впрочем, это почти так и есть. И он бредет ко входу в кабак, потому что помнит - там есть общественный телефон. Потому что понимает, что ему нужно... 12. - Честер? - голос срывается: сначала звучит фальцетом, а затем просто шепотом-выдохом. И он молчит и ломает сигарету, крошит табак на грязную полку под телефоном, прижимает трубку к уху, зажимая ее плечом, потому что руки дрожат так, что огонек зажигалки обжигает пальцы. Честер молчит. Несколько секунд он еще держится на ногах, но стоит ему закрыть глаза, как дыхание перехватывает и ноги подкашиваются, и он сползает по стене на пол, благодаря про себя того гребаного чудесного человека, который сделал у этого гребаного телефона такой длинный провод, теперь обвивающийся вокруг его руки мертвой хваткой. Он чувствует вокруг себя - этот дорогой и уютный дом, чувствует, как ворочается в постели в их общей спальне Талинда, чувствует, как плещутся карпы в пруду на заднем дворе, чувствует, как руки сами достают неведомо откуда пачку сигарет. Майк смотрит в мутное зеркало - оно висит рядом с телефоном, в левом углу накорябан пурпурной помадой какой-то номер. Смотрит и видит - отросшие до плеч волосы, запавшие щеки, гладко выбритые, так же как и подбородок, полные губы, которые тут же прикусывает, шрам на подбородке, слишком хорошо заметный на смуглой коже, который тут же хочется прикрыть ладонью. Честер слышит, как там, где-то за тысячи миль от его дома, дышит Майк - неровно, словно задыхается. Чувствует, словно держит руку у него на груди, как неровно бьется его сердце. Чувствует еще много чего - и в голове у него проносятся миллионы фраз: «Где ты?», «Как ты?», «Сука, мы по тебе скучали!», «Блять, когда ты вернешься?!», «О чем ты вообще думал, придурок?». Майк смотрит на свое отражение в зеркале и ненавидит себя, кусает губы, но они не кровоточат, а только становятся красными и припухшими, но ведь он не целовался всю ночь на пролет. Он прижимает трубку так, что в ушах звенит, он слушает дыхание Честера - и бьет со всей силы в зеркало, но оно, как нарочно не бьется. И в тот момент, когда он готов уже повесить трубку, Честер шипит - голос звучит хрипло, словно он Честер заходится от злости: - Я к тебе сейчас приеду, Майк. Адрес. Быстро, - он словно выплевывает слова. - Майк, не молчи, твою мать. Я все равно тебя найду. И Майк смеется, смеется. И его отражение снова смеется. - Эй, ты, придурок, прекрати ржать! - смеется вместе с ним Честер, роняя сигарету на ковер и тут же вскакивая, чтобы затоптать начавшийся пожар. - Я сейчас приеду, понял? Никуда не уходи, только адрес скажи. И текилу закажи. Я же знаю тебя, урода, что, в баре пьешь без меня. Майк? - переспрашивает он тихо-тихо. Майк смотрит на свое отражение и видит у него в глазах - Честера, чуть наклонившегося вперед, вопрошающе смотрящего на него самого. - Честер? - и улыбается, зная, что Честер улыбается в ответ. fin |
Перейти к обсуждению
Назад на "Фанфикшен" // Назад на главную // Disclamer
